Сестры Ингерд
Шрифт:
В глубокую сковородку покрошила немного соленого сала и, поставив на край плиты, вытопила его. Шкварки убирать не стала: у меня слишком мало мяса. Забросила в разогретый жир нарезанную кубиками морковь, дала ей слегка зазолотиться и кинула туда же пару порезанных луковиц. Когда лук начал приобретать коричневатый оттенок, высыпала все кусочки окорока, которые мне удалось срезать.
Присолила блюдо и сразу же попробовала, боясь переборщить. Показалось пресновато, и я добавила еще щепотку соли. Еще немного потушила, присыпала мукой, чтобы она впитала жир и не дала в соусе комочков.
Звать мужчин я не стала, хотя все уже было готово. Решила так: совсем проголодаются – сами придут, а блюдо пока успеет протомиться до нежности.
Мужчины возились в дворе еще минут двадцать, и когда Рольф в очередной раз заглянул на кухню и шумно потянул воздух носом, я засмеялась и сказала:
– - Садись уже, только руки сперва вымой.
Некоторое время он громыхал в углу медным умывальником, фыркая и разбрызгивая воду. Затем вернулся к столу, и я спросила:
– - Мне Густава самой позвать? Или ты сходишь?
Рольф поджал нижнюю губу, рассматривая меня с каким-то странным интересом. А потом ответил:
– - Олюшка, вчера мы ели по-походному. В походе граф может ужинать из одного котелка с крестьянином. Но сейчас это будет не слишком уместно.
Я порозовела, чувствуя себя глупо и неловко, и тихо спросила:
– - Он… ну, Густав… он что, будет ждать, пока мы поедим и только потом? Остынет же всё.
– - Если ты сейчас положишь мне еду для него в миску, то я отнесу сам. Хотя, вообще-то таким должна заниматься хозяйка, – муж смотрел на меня с улыбкой, и я понимала, что он не сердится. Но находит меня странной и, возможно, нелепой.
Несколько минут я возилась у плиты, стараясь не показывать смущения и размышляя про себя: «Положить ему, и пусть Рольф отнесет? Или все же сходить самой? Да как-то прямо неловко. Мы за столом, а Густав где? Прямо в конюшне, что ли, будет есть? С другой стороны, если я сейчас начну свои правила продавливать, это не просто выдаст во мне чужачку. Это покажет, что не уважаю местные обычаи. Кто я такая, чтобы навязывать свои порядки? Пожалуй, если бы Рольф попал в мой мир, ему было бы не легче», — эта мысль немного успокоила меня.
Разложив гречку большими порциями в две плошки, щедро залила ее мясным соусом. Миска была горячая и обжигала руки, потому я сняла фартук, свернула его в несколько слоёв и, подхватив вторую миску, сказала мужу:
– - Знаешь, ты устал и замерз. Поэтому Густаву я отнесу сама. Где он сейчас?
– - Вот в эту дверь и по коридору, первая комната налево, – кивнул мне Рольф. – Только не задерживайся. Я жду тебя.
Рольф встал и открыл мне дверь в коридор, где были комнаты для прислуги. В одной из них мы сегодня ночевали, а другие я еще не видела. Пройдя три шага, я кончиком сапога постучала в низ двери, и она распахнулась. Густав вскочил с пенька, на котором сидел, и, похоже, неловко наступил на больную ногу: потому, охнув, тут же шлепнулся назад.
– - Сиди, сиди. Я просто тебе еду принесла.
Комнатенка была маленькая, с крошечным окном, выходящим на что-то темное и не слишком понятное. Спертый воздух, запах нечистого белья и очень тусклый свет, пробивающийся сквозь мутное стекло. Глаза начали привыкать к полумраку, и я рассмотрела, что в комнате стоит небольшой, грубо сколоченный стол, возле которого и сидел конюх. А спал он, похоже, на непонятной деревянной штуке без ножек, больше всего напоминающей собой обыкновенные поддоны.
Поверх поддона был брошен тюфяк. Полосатый, старый и довольно грязный. Никаких простыней не наблюдалось, а из засаленной темно-синей подушки без наволочки в некоторых местах торчали соломинки. Одеяла я вообще не увидела. Зато прямо на тюфяке валялся тулуп. Похоже, им Густав и укрывался.
Еще из мебели в углу комнаты стоял довольно большой мешок, набитый чем-то мягким и слегка скособоченный. Думаю, это и был местный шкаф. Я поставила на столик миску с едой. Густав, потирая не слишком чистые руки, вытащил из голенища сапога ложку и басовито сказал:
– - Благодарствую, госпожа баронесса. Вы уж простите меня. Это, видать, к самым морозам у меня нога разболелась. Завсегда она так к перемене погоды.
Рольф сидел за столом, так еще и не начав есть. Я торопливо кинула себе в тарелку немного рассыпчатой каши, полила соусом и села рядом с ним.
– - Что, Олюшка? Сильно тебя этот разор пугает?
– - Нет, не пугает…
– - Я же вижу, что ты расстроена.
– - Да не расстроена я, Рольф. Я просто обдумываю, куда мы завтра Сусанну с дочерью приведем. Все-таки у святого отца дом хоть и простой, но обжитой и чистый.
Рольф ел кашу с подливкой с явным удовольствием. Сперва хватал жадно, как голодный ребенок. К середине миски немного успокоился и снова заговорил:
– - Очень вкусно! Я, признаться, и не думал, что ты так восхитительно готовишь. За такой обед, радость моя, я готов выполнить любое твое желание, – он улыбался и остатки доедал уже спокойнее, не торопясь и смакуя, тщательно соскребая остатки соуса с боков миски. За его предложение я уцепилась немедленно:
– - Любое желание?
– - Любое-любое! Что ты хочешь? Хочешь, можем тебе сережки купить или отрез ткани на платье… Выбирай сама.
– - Я хочу, чтобы сегодня вечером ты мне помог.
Рольф посмотрел на меня с удивлением и даже ненадолго отложил ложку:
– - В каком смысле: помог?
– - Рольф, я хочу, сколько возможно, сделать комнату Сусанны и ее дочки чистой и удобной.
Поскольку муж несколько оторопело молчал, не слишком понимая, что именно я от него добиваюсь, я торопливо пояснила: