Севастополь
Шрифт:
К Смоленскому подошел Илья Ильич. Лицо его осунулось. Серые тени легли вокруг воспаленных глаз.
— Музыченко вернулся, — не глядя на командира, сказал Павлюков. — Надмогильный камень он закопал.
Смоленский резко обернулся к комиссару. Весь день его мучила мысль, что родная могила будет растоптана и опоганена, но он не решился послать в город матроса: все-таки камень принадлежал только Георгию Степановичу. А вот комиссар вспомнил и послал.
— Спасибо тебе, Илья Ильич. За все спасибо! — Потянувшись к Павлюкову, Смоленский крепко обнял его: — Кто знает…
— Все будет хорошо, — дрогнувшим голосом проговорил Илья Ильич. — У тебя адрес моей жены записан? — И, не дожидаясь ответа,
— Пусть будет так. Боцман! — окликнул Смоленский Сторожева. — Всех взяли?
— Еще одна машина подходит, товарищ капитан третьего ранга. Это с той самой санитаркой, которая только что была, — ответил Сторожев, с тревогой глядя на Смоленского. Каждая минута была на учете, и все-таки боцман — первый раз в жизни — готов был заспорить с командиром, если бы тот приказал сниматься.
— Задержаться и взять на борт, — приказал Смоленский. — Корчига, обратился он к сигнальщику, — осмотрите берег.
Когда врач, санитарка и последние раненые поднялись на палубу, «Буревестник» развернулся и, набирая ход, вышел на середину бухты.
Не было на верхней палубе никого, кто не смотрел бы в эти минуты на удаляющийся, охваченный заревом Севастополь. Матросы и офицеры, в парадной форме и не успевшие переодеться, стояли по команде «смирно» там, где застал их момент отхода. Никто не ушел с палубы, пока не погас над морем багровый венец.
Так смотрят на родной дом, охваченный пламенем, откуда нужно уйти, потому что таков приказ Родины, потому что в другом месте нужно вести бой. Но после победы люди вернутся в родные места, и земля эта, отвоеванная в кровопролитных боях, станет им еще дороже.
Александр Жаров
Заветный камень
Л. Лагин
Три черноморца
Три краснофлотца лежали на вершине невысокого холма: Степан Вернивечер с "Червоной Украины", долговязый и молчаливый Никифор Аклеев с «Быстрого» и Василий Кутовой, которого все в батальоне считали пожилым человеком, потому что ему уже минуло тридцать два года. Он пришел в бригаду не с корабля, а из запаса, и с его ладоней еще до сих пор не совсем отмылась угольная пыль. До войны он был шахтером.
Над холмом безмятежно голубело июльское небо. В нескольких метрах позади плескались о крутой берег теплые волны негромкого прибоя.
Впереди, за крохотной сопочкой, залегла смерть, близкая и неминуемая. Краснофлотцы знали это, и у них сейчас было только одно желание: прежде чем умереть самим, отправить на тот свет как можно больше фашистов.
По совести говоря, у них было еще одно желание: попить. В последний раз они выпили немного воды в пять часов утра, а теперь уже день клонился к закату. Ну что ж, нет так нет. Придется умирать, не напившись.
В нескольких километрах к северо-востоку дымились развалины Севастополя, и краснофлотцы старались в ту сторону не смотреть. Там уже были гитлеровцы. И, кроме того, они были здесь, за сопочкой. Они залегли за ней и не очень торопились: краснофлотцам деваться было некуда.
Но вот один из фашистов не утерпел и осторожно высунул из-за склона сопки свою длинную физиономию в запыленной каске. Аклеев нажал спусковой крючок автомата, но выстрела не последовало.
Так и есть, кончился диск. Последний диск.
Правда, гитлеровца это не спасло. Одновременно с Аклеевым нажал спусковой рычаг своего «максима» Степан Вернивечер. Короткая очередь разорвала невыносимую тишину, и фашист клюнул носом в раскаленную землю. Потом голова убитого исчезла за сопкой. Его, очевидно, оттащили за ноги.
— Чистая работа! — похвалил Аклеев Вернивечера.
Он повернулся к пулеметчику и увидел, что Вернивечер, отделив замок «максима», незаметно для немцев, по-над самой травой, швырнул его вниз, на берег. Слышно было, как замок звякнул, стукнувшись о гальку.
Значит, и у Степана кончился боезапас. Выходит, дело совсем дрянь. У Кутового в диске его ручного пулемета давно уже оставалось только несколько патронов. Он должен был стрелять последним, за секунду до того, как все будет кончено.
Просто удивительно, как незаметно иссякли у них патроны. Ведь выпотрошили подсумки у всех убитых, и все-таки не хватило. У Аклеева мелькнула мысль, что в дальнейшем надо будет поэкономней обращаться с боезапасом и бить только наверняка. Но он тут же насмешливо хмыкнул: о каком там дальнейшем он размечтался? «Дальнейшего» уже никогда не будет. Печально, но факт. Они прекрасно понимали это, когда вызвались прикрывать отход своего батальона. Батальон благополучно добрался до пристани. Значит, все в порядке.
Сзади послышался шорох. Аклеев обернулся и увидел ползущего к нему Вернивечера. Сразу из-за сопки раздался выстрел. Крохотное облачко пыли возникло и тотчас же растаяло чуть впереди Вернивечера. Тот замер, привычно прильнув к выгоревшей траве, и громким, срывающимся шепотом произнес:
— Давай кончать, братки!.. Нету больше моего терпения!
— Ну и что? — спросил его Аклеев.
— Кинемся вперед! Крикнем «ура» — и вперед…
— Помереть спешишь, — холодно заметил Аклеев. — Не понимаю, почему такая спешка. Царства небесного нету. Это я тебе заявляю официально.