Север помнит
Шрифт:
– Думаю, да. А что?
– Хьяльмар и все остальные. У нас есть то, что может быть тебе интересно.
– Я не смогу привезти еще, пока не вернусь в Белую Гавань, - сказал Давос. – А я не вернусь туда без Рикона и его волка.
Оша насмешливо улыбнулась, поняв, что игра зашла в тупик. Не сказав ни слова, она встала и выскользнула наружу. Порыв мучительно холодного воздуха ворвался внутрь, когда она приоткрыла шкуру, закрывавшую вход. Весь дрожа, Давос закрыл глаза и забылся тревожным сном.
Когда Оша утром пришла за ним, она ничем не дала понять, что между ними ночью что-то произошло, и
Вождь скагосцев приветствовал Давоса радушно, хотя Давос, как и прошлым вечером, не понял ни слова. Оша переводила его слова. Хьяльмар предложил ему выпить из гнутого рога, наполненного крепким темным пивом, затем велел сесть на кучу шкур, и переговоры начались.
Требования Хьяльмара были просты: он хотел еще черного стекла, и прямо сейчас. Он не был расположен выслушивать объяснения или отговорки, и в какой-то момент так разозлился, что выбежал из шатра, крича и размахивая руками. Давос в свое время повидал множество разных приступов гнева и ярости у клиентов, преступников, головорезов, чиновников, пиратов, собратьев-контрабандистов, жрецов и благородных господ, так что он не испугался, хотя ему было ясно, что со скагосцем нужно обходиться очень осторожно. В свою очередь, он упрямо повторял, что ему тоже кое-что нужно, и им всем известно, чего он хочет.
Наконец, убедившись, что ему не удастся запугать пленника, Хьяльмар сменил тон. Давос должен доказать, передал он через Ошу, что он сильный воин, а его черное стекло – сильный тотем, не ложный. Только в этом случае они продолжат переговоры. Чтобы выяснить, так ли это, этой ночью он должен оказать клану одну услугу, и сделать это нужно на склоне горы Винтербен за пределами деревни.
Давосу совсем не понравилось это предложение. «Услуга? Что за услуга?» – настойчиво спрашивал он, но Хьяльмар и его приближенные не были склонны к откровенности. Ему дали понять, что когда придет время, его отведут куда надо. А тем временем, с его стороны было бы мудро произнести все необходимые молитвы или принести жертвы своим богам.
Давосу это еще больше не понравилось, но выбора не было. По крайней мере, ему стало окончательно ясно, какова цена ошибки. Он терялся в догадках, чего от него хотят, но в нем медленно зрело ужасное подозрение.
Он провел весь день в шатре целительниц, расхаживая взад и вперед, пока лодыжка не отказалась служить ему, и он решил поберечь силы. На закате к нему пришли две девушки и принесли новую одежду из тюленьих шкур. Одна из них осторожно нарисовала синие полосы на его небритых щеках. От ее прикосновения Давос опечалился: он задумался, каково это – иметь дочь. Жена родила ему семерых сыновей, и четырех из них он потерял. Может быть, если я вернусь домой… надежда все слабее, но все же… мы с Марией еще не дожили до своей зимы…
Когда его позвали, солнце уже садилось. Его ожидали четыре неулыбчивых молодых воина. Один из них вручил ему кинжал из черного стекла, и они отправились в путь. Может статься, я иду навстречу смерти. Поплачь по мне, если захочешь, моя леди. Будь сильной ради Девана, Стеффа и Станни. Давос тайком начертил на себе семиконечную звезду.
Деревня располагалась в укромном месте под защитой холмов, и они быстро взобрались наверх, на широкое, обрывистое, далеко простирающееся снежное поле. Закатные тени были похожи на следы пальцев на белых плечах горы. На полпути наверх открылась обнаженная полоса камня, и похоже, они направлялись именно туда. Молодые люди прибавили скорость; было ясно, что они не намереваются оставаться здесь дольше, чем это необходимо.
Наконец они достигли скалы; в ней оказалась небольшая пещера, не более чем в несколько ярдов глубиной. Отсюда Давос мог видеть на сотни миль к югу, востоку и западу блестящие ледяные лики моря и гор, а с правой стороны, очень далеко, виднелась еле заметная Стена. Его провожатые по очереди поклонились ему, произнесли нечто похожее на молитву и без объяснений удалились. Давос остался один в маленькой промерзшей пещере. У него был черный кинжал, факел, фляга с горьким темным пивом и немного какого-то жареного мяса, завернутого в шкуру. Он был очень голоден, но боялся пробовать его.
Становилось все темнее. Далеко внизу зажглись огни деревни. От холода клонило в сон, но он знал, что спать нельзя, даже если сон - это единственный враг, с которым ему предстоит столкнуться этой ночью; человек, который уснет на такой погоде, вряд ли проснется. Говорят, это хорошая, мирная смерть, в конце не чувствуешь боли. Давос видел, как людей сжигают заживо в огнях красной женщины, и он выбрал бы холодную смерть в девяноста девяти случаях из ста. Но не сегодня.
Над горой распростерся плащ ночи. Было тихо: ветер дул от деревни. Спина и лодыжка все еще болели, а живот сводило от голода. Наконец Давос сдался и откусил большой кусок коричневого, жирного, вкусного мяса, стараясь не думать, чье оно. Один кусочек, всего один кусочек. Но он был так голоден, что скоро прикончил все до последней крошки. Я докажу им то, что должен доказать. Я не подведу моего короля, Лорда Мандерли и Рикона, я не…
Краем глаза Давос уловил движение.
Судорога неприятного удивления прошла сквозь его тело. Он огляделся. Ничего.
Внезапно его ужин – неважно уже, что это было за мясо, – застыл в желудке, словно камень. Во рту пересохло; он хлебнул из фляжки и уселся поудобее, не обращая внимания на боль. Что бы это ни было, он не…
Вот оно, снова.
На этот раз Давос оглянулся так быстро, насколько смог, но вновь ничего не увидел – только что-то похожее на белый шелковый шарф, на мгновение мелькнувший над снегом, прежде чем исчезнуть. Он не ощутил ни ветра, ни дыхания. Словно какая-то тень украдкой двигалась вверх по склону.
Давос бессильно обхватил пальцами рукоятку ножа.
– Матерь, смилуйся, - прошептал он и снова сотворил знак звезды. – Матерь, Матерь, Матерь, смилуйся.
Но он видел перед собой не спокойный резной лик Матери, а лицо Мелисандры. Красная жрица как будто парила в воздухе перед ним. Рубин на ее шее мерцал алым пламенем. «Ночь темна и полна ужасов, луковый сир, - прошептала она. – Теперь ты мне веришь?»
– Нет, - вслух сказал Давос. В холодном воздухе его голос прозвучал глухо и слабо. Теперь перед ним двигалось больше теней, он был в этом уверен. Он вспомнил другую тень, которая несла смерть. Тогда, в пещере под Штормовым Пределом, Мелисандра вся сияла. – Нет!