Северная звезда
Шрифт:
Сначала ее сон был спокойным и безмятежным. Потом стали появляться странные, пугающие видения, которые стремительно проносились в сознании и исчезали прежде, чем она могла понять, что они означают. Неизвестно, как долго проспала она, но когда открыла глаза, в комнате стало совсем светло. Неизвестный мужчина сидел за столом и что-то хлебал из жестяной миски – пахло наваристой мясной похлебкой. Мария судорожно сглотнула. Ей жутко хотелось есть, к тому же мучила жажда, горло пересохло, губы покрылись сухой коркой.
– Ну что, проснулась?
Она с трудом осознала, что в комнате еще кто-то есть. Она увидела давешнего незнакомца и с ним
– Дмитрий…
– Говорю тебе, Мэри, не стоит беспокоиться.
– Но я хочу знать… я должна знать. Что с ним? Он жив? Пожалуйста, скажите мне. Я уверена, что сразу поправлюсь, если вы мне скажете… Скажите…
– Сказать, кто я такой? – предположил незнакомец. – Я – Джозеф Смит.
Сказано это было с таким выражением, как будто бы Джозефа Смита должен знать каждый.
Мысль ускользнула от нее, Мария наморщила лоб и попыталась вспомнить, о чем она только что говорила. Джозеф подошел к ней с тарелкой:
– Поешь супа. Хороший, из оленины с копченым салом и перчиком.
– Нет. Дмитрий… мой муж… где он?
– Тебе незачем ломать над этим голову. Ты и без того сейчас слаба. Когда поправишься, мы поговорим о нем.
– Но я уже поправилась. Пожалуйста, ответьте… Ради всего святого…
Она сделала попытку сесть на кровати, но Джозеф насильно уложил ее обратно. У нее не было сил сопротивляться.
– Завтра. Поговорим завтра.
Мария снова провалилась в сон. Теперь ей снился Николай. Его голубые глаза гневно сверкали.
«Счастья тебе, Маша… Надеюсь, самопожертвование пойдет тебе на пользу».
Девушка то тонула во мраке небытия, то приходила в сознание. Иногда, хоть и смутно, она ощущала присутствие людей в комнате, потом тьма сгущалась, и она снова впадала в забытье. Временами даже слышала голоса.
А однажды утром она проснулась и обнаружила, что в состоянии отчетливо различать самые мелкие детали. Повернула голову влево и увидела, что Джозеф сидит у ее изголовья.
– Доброе утро, миссис Мэри.
– Дмитрий… Я должна была помочь ему. Что с ним стало? Скажите мне… Я должна знать.
– Твой муж? – Джозеф некоторое время сидел, насупившись. – Ладно, все равно ты бы узнала… Он умер.
– Умер?!
– Да. Ваша лодка опрокинулась. Тебя мы откачали, но твой Дмитрий… он, похоже, был очень слаб.
Она молчала. Все ее существо пронзила острая нестерпимая боль. Бедный Дмитрий! Так он и не нашел своей золотой жилы. Ее глаза наполнились слезами.
Да, теперь она припомнила все, хотя и смутно… Нанятого за последние деньги лодочника, налетевший ветер, крик проводника…
– Мы перевезли его тело сюда и похоронили в старом, заброшенном шурфе. Потом взорвали шурф динамитным патроном и поставили крест. Самая хорошая могила для старателя! Жаль, не нашлось вашего русского пастора, чтобы прочесть молитву… Целая куча попов в городе, а нужного-то и нет…
Мария отвернулась к стене. Джозеф тем временем продолжал:
– Он ведь не был тебе хорошим мужем, не так ли? Ты много говорила во сне. И по-английски и на своем языке…
Тряхнула головой, силясь рассеять туман, обволакивающий ее больное сознание.
– Мэри Одинцофф… – мечтательно прошептал он. – Я слышал о тебе и кое-что знаю, а в людях я разбираюсь… Ты русская княжна, бросившая дом и семью ради жениха-простолюдина…
– Я не княжна… – слабо запротестовала Маша.
– Не важно, – махнул он рукой. – Важно другое. У тебя нет ни цента, Мэри. Ты абсолютно нищая. Здесь твое происхождение и аристократическая внешность не стоят и песчинки золота. Чтобы выжить, тебе нужны деньги. Провизия стоит дорого не только в этом дерьмовом Доусоне, а повсюду. Так что, если не побираться и не воровать, на что ты явно не способна, у тебя остается единственный способ добыть кусок хлеба – это торговать своим телом. Но ты ведь не из тех женщин, которые с легкостью идут на это, не так ли? Ты скорее умрешь с голоду, чем станешь проституткой. Ты слишком горда для этого. А в таком случае тебе необходим человек, который возьмет на себя заботу о тебе. Этот человек – я. Здесь, на Аляске, у тебя больше никого нет, кроме меня. Меня, Джозефа Смита, человека с полумиллионом долларов в виде песка и самородков и доли в трех приисках. Мне нужна хорошая женщина, причем такая, с которой не стыдно было бы показаться в приличном обществе, когда я вернусь в Сан-Франциско… Я думаю, ты мне подойдешь…
Он помолчал.
– Послушай, – вдруг мягко и печально молвил Джозеф. – Может быть, то чувство, которое я испытываю к тебе, не похоже на твои представления о любви. Но для меня это любовь… Судьба послала тебе меня, чтобы ты не утонула. Может, так и надо? Ты вот задумывалась над тем, кто ухаживал за тобой, перестилал постель, подносил судно, пока ты лежала без сознания?
Одинцова была поражена:
– Я не думала….
Она находилась в крайнем душевном смятении, чувствуя, как краска смущения заливает ее щеки и лоб. Она прятала от мужчины взгляд и не знала, что сказать.
Джозеф подошел к ней, обнял за плечи и нежно прижал к своей груди ее голову. Мария ощутила прилив жалости к этому человеку. Это было все, чем она могла ответить на его чувства.
К началу октября по городу прокатилась новая волна слухов о богатых золотых месторождениях. Это вызвало необыкновенное оживление как среди старожилов, так и среди новоприбывших чечако. Все они, стремясь опередить зиму, ринулись на полуостров Сьюард, на север – к Берингову проливу. Говорили, что там, в окрестностях крохотного городишки Ном, вдоль самого побережья на два десятка миль тянутся золотые россыпи. Нужно только застолбить клочок земли и копнуть пару раз. Золото там лежит у самой поверхности, и нужно быть полным кретином, чтобы не использовать такой шанс разбогатеть.
Наверное, единственным человеком в Доусоне, которого не занимали все эти слухи, была Мария. Она была постоянно погружена в мрачные раздумья о своей судьбе.
Жизнь её с Джозефом Смитом вошла в обычную колею. Уходил он рано, приходил поздно.
После недолгих «супружеских обязанностей» отворачивался к стенке и засыпал – ни теплого слова, ни нежного прикосновения. Но, по крайней мере, при этом он не требовал от неё ничего особенного (до чего, как любили посудачить доусонские кумушки, мужики большие охотники) и старался, чтобы и ей было хорошо. Да и вообще был незлым и внимательным. Его компаньоны и приятели, Рон Мартин и Эдвард Милхавн, тоже относились к ней ровно и с уважением, как к венчанной жене товарища. Она уже знала, что так на Аляске было принято, да и попробуй тут быть невежливым с чужой женщиной, когда почти у каждого мужчины имелся револьвер.