Северные рубежи. Середина ноября
Шрифт:
Неожиданно впереди позиции что-то яростно загрохотало, земля вспучилась, раздался визг летящих НУРСов.
– Вертушки! Очул, шашки давай! Счас нас летуны накроют - Степан выдернул чеки и бросил вперед дымящиеся зеленым дымовые шашки, обозначив себя для ревущих поверху боевых машин. Михаил устало опустился на дно окопа. Вот так, наверное, и спускались с помоста не верящие своему счастью помилованные люди.
– Счас дадут просраться бишкекам, су..й потрох - светловолосая голова оказалась напротив. Степан копался в планшете, связь
Рядом опустился Очулов, блаженно улыбнулся и закрыл глаза, затем его тело обмякло, Калашников упал на землю.
– Очул, Ты чего!
– схватил друга боец.
– Не гоношись - оттолкнул его более спокойный Михаил - Живой, видимо много крови потерял. Поищи в аптечке чего подбадривающего и свяжись хоть с кем-нибудь. Его в санчасть надо.
Через полчаса Степана и Очулова грузили в большую, бронированную машину, отправляли в тыл.
– Ну, ты тут держись - белобрысый крепыш оперся спиной о борт машины, докуривая, чей-то бычок, хотя сам обычно не курил.
– Куда я денусь. А вот и наш взводный - мимо них пронесли носилки с капитаном Коробициным, тот вяло махнул бойцам левой рукой, правая была перебинтована.
– Очул, ты чего там под больного корчишь, вон ротный какой бодрый!
– Степан дернул кореша за ногу.
– Степа-Баатар, вот выздоровею, врежу тебе.
– Значит, жив, бродяга степей монгольских.
Михаил провожал взглядом уезжавших в ночь сослуживцев, потом зябко повел плечами. С поля боя временами раздавался какой-то вой, а может и плач. Неожиданно его стукнул по плечу почерневший лицом Бывалов.
– Соловьев, принимай отделение.
– А ты куда?
– Взводным пока буду. Офицеров то на батальон всего, да ничего. Так что иди, вон у той БМПшки стоят. Несколько наших и привозные.
Михаил вздохнул, перекинул пулемет на плечо и двинулся к высокой БМП 5, рядом с ней стояло несколько приземистых машин поддержки пехоты, это они с вертушками добили остатки вражеской техники. Все-таки лучшее вооружение Россия оставила себе. С земли начали подниматься полтора десятка бойцов. Половина измызганных в земле, из их батальона и взрослые на вид мужики из нового пополнения. "Будем жить" вдруг припомнилась фраза из старого фильма: - Отделение, становись!
Станция Грязовец, Северная Железная Дорога.
– Как то тихо стало - пожилой железнодорожник протер стекло от инея.
– Блин, тебе Кузьмич не угодишь - второй железнодорожник, более молодой, но плохо выглядевший, только махнул рукой. В небольшой будке было холодно и темно, электричество подавалось с перебоями.
Зазвонил старого типа телефон. Молодой взял трубку и выслушал человека с той стороны провода - Выйди, осмотри путь. Через полчаса два товарных на север пройдут.
– И то дело - Кузьмич начал надевать меховой кургузый полушубок - Что-то
– Да где они нынче врачи то?
– Ну, смотри. О-хо-хо.
Кузьмич вышел наружу, навстречу свежему ветру, швырявшему в лицо горстями снег. Впереди виднелся патруль, опознавший железнодорожника по сигнальному браслету. Без него по узловой станции лучше было не ходить. Навинченная последними событиями охрана могла и застрелить запросто. Немало самовольных беглецов, перелезших через колючку периметра, так остались лежать здесь навечно. Пожилой железнодорожник только устало вздохнул и пошел вперед, внимательно оглядывая рельсы.
А Семен Данилович долго не мог откашляться в мятый и грязный платок, мрачно затем разглядывая на нем кровавое пятно. Он уже знал, что жить ему осталось не так много, и единственное, что держало сейчас его на этой проклятой работе, это были его жена и дети. Правдами и неправдами он смог отправить их дальше на Север, туда, где еще холоднее и солнце не появляется по нескольку месяцев.
Норильск. Квартира заместителя руководителя округа.
Звонок был противным, особенно из-за того, что звонил в неурочный час, время под утро, когда самый сон. Ермаков нехотя приподнял голову и протянул руку к телефону: - Да, Ермаков на проводе. Да. Вас понял. Буду в мэрии.
Сон как рукой сняло, и мужчина присел на широком диване. Рядом заворочалось тело, Галина подвинулась и спросила голосом полным тревоги: - Что случилось, Саша?
Ермаков оглянулся на своего секретаря-референта. Он в тайне даже от самого себя давно питал к этой женщине не только дружеские чувства, а в этой проклятой канители решил все расставить на свои места. Может, им и жить то осталось все ничего, так что и таиться то?
– Калюжный разбился. Летел с Дудинки, там сейчас шторм.
– Ох! И что теперь?
– Что! Сейчас его вертолет ищут, там метель, видимость маленькая. Надо в мэрию, людей собирать, будем ждать полпреда.
Женщина зашевелилась, накинула на себя теплый халат и положила на крепкие плечи руководителя округа свои мягкие руки. Женские слабые ручки ведь при некоторых обстоятельствах бывают сильнее стальных мускул мужчин.
– Не дергайся. Все-равно ничего пока не ясно. Я пойду, заварю свежего чаю и приготовлю завтрак.
Ермаков, не спеша, почистил зубы и побрился. Когда-то он любил носить бороду, но сейчас проявлял резкий консерватизм. Он сел за стол, пододвинул чашку и с удовольствием хлебнул горячего чая без сахара, чтобы прочувствовать тонкий аромат напитка. Он не понимал людей, портящих чай сладким или молоком. Это уже не чай, а какой то другой напиток. Завтрак был скромным: овсянка и бутерброд. Как раз для последнего Галина и копалась в открытых коробках, наставленных в кухне.
– Вот! Ветчина - ловко открыла она достанную банку.