Северные сказки. Книга 1
Шрифт:
Была у старика немилостивая кума, вздумал старик приворотить к ей. Кумушка его стретила. «Не угонно-ле в бане попаритця?» — «Ничего, можно». Истопила кумушка байну. Ушол старик в байну, кума подменила его сумку другой. Пришол кумушко из байны, кума его угостила; распростилса с кумушкой, пошол, пришол к своей старухе. «Тепере, старуха, мы с тобой до житья дожили, вот я какую сумку принёс!» Сказал: «Два из сумы», — никово нету; говорил до трёх раз, всё никого нет.
Пуще старого стала старуха старика ругать и взяла кочергу, стала бить его кочергой. «Каку-то суму принёс да приставляится». Старик заплакал и пошол к своему сыну журавлю. Пришол и обсказал всё. Жураф спрашиват: «Шол, да куда не приворачивал-ле с этой сумкой?» Старик ответил на то: «Приворачивал к кумы». Опять принял старика, угощал;
17
Царь и вор
Вор с дядей шли у царю воровать, пришли к царским воротам. Вор велит дяде вперёд итти, а дядя вору. Пошол, однако, дядя. Пошол дядя, подворотница пала, вору голову отсекла; вор тулово оставил, а голову с собой унёс.
А царь хочет знать, хто у него воровал. Стал клик кликать, всех баб собрать: которая женщина прослезится, та и жена убитого. Вор дядину жону научил: «Ты неси крынку молока, урони, пролей и плач: "Не жаль крынки, жаль молоко"». Выкопали могилу, собрались бабы; погонили баб мимо эту могилу ширинкой, жона дяди сронила крынку и плачет:
«Не жаль крынки, жаль молоко». Так царь и не мог узнать вора.
В кабаке стали сыпать злато-серебро. «Хто-ле воровать будет». Злато-серебро теряитца, а к полу нехто не согибаетца. Стали людей поить, пили люди, заспали. Утрях спят, зашол поп и видит у вора на подошвы серебренник. Поп взял, да у вора полбороды и обрел. Проснулса вор, узнал, што у ся полбороды нет, взял да у многих полбороды обрел. И опеть не могли вора признать.
А вор думать стал, как попу на смену заёмно овратить. Сделал сибе ящик, подделал гумажны крыльё, одел хорошо платье и подлетел к попу перед окна на перила. Говорит: «Я ангел господень, ты достоин, тебя на небо нести, только будут мытарства, надо их перетерпеть». Посадил попа в куль, принёс и повесил на церковны ворота, на ограду и надписал надпись: «Хто пойдёт в церковь, кажной штобы по кулю по разу ударили». Попа тут кажной колотил, и до смерти заколотили.
А царь вора всё не можот признать. Оделса царь в шутовское платье и в рынке стал
— Воровать не пошли?
— Можно воровать.
— А к кому пойдём? Царь отвечат:
— К царю.
Вор царя по косице и хлесь.
— Ах ты, так твою мать! Давно-ле воруешь, а уж у царю идти хочешь, я веки ворую, да на царя-то (так!) никогда не думал воровать.
— А к кому ино пойдём воровать? — спрашиват царь.
— А к боярам, у их деньги-те даровые.
Пошли воровать к боярам, пришли к чердаку, а в чердаки, в верхних етажах огонь, собранье. Вор зелезны храпы вынел, на руки, на ноги наложил, полез по стене. А народ советуют, как царя кончить. Придумали так: позвать его к сибе в непоказанные чесы, а когда придёт, поднести ему цару. Цару выпьет, дак сам помрёт. Слез вор со стены, дал царю кокти, велел кверху лезть, самому прослушать. Одел царь кокти, залез, послушал один совет. Отозвал оттуль царь вора на особичу. Отошли они подале, царь снял с себя шутовское платье и оказалса во крестах и во полетах. Вор на коленки пал, извиняитца, што царя по косиче ударил. Царь его простил. Повёл царь вора во дворец.
— Когда бояра меня позовут во дворец, то я тебя назову иностранным купцом и возьму с собой. И будут мне подавать цару, я и спрошу: «У вас как — которой наливат, тот вперёд выпиват, але которому подают?» Вы и ответьте: «Которой наливат, тот вперёд выпиват».
Позвали бояра царя, пошол царь с вором, вор наряжон иностранным купцом. Стали царю подавать царку; царь спрашиват:
— Как в ваших местах: тот выпиват, кто наливат, але как? Купец отвечат:
— Которой наливат, тот первой и выпиват.
Царь приказал поднощику вперёд выпить. Выпил поднощик цару, да тут и помер; схватили всех, сколько тут было бояр, новых растреляли, новых на воротах повесили. А вора царь сибе думным доспел.
18
Царь, старик и бояра
Ехал государь с боярами, увидел старичка белобородого борода болыпа, седой.
— Здраствуй, дедушко!
— Здраствуй, свет великия надёжа государь.
— Как же ты, дедушко, позно стал?
— А я рано стал, да подопнулса.
— А ты бы и в другиж.
— А я и в другйж стал, да подопнулса.
— А ты бы и в третьиж.
— А я и в третьиж стал, да опеть подопнулса.
— Дедушко, давно-ле на горах снеги забелели?
— Двадцеть лет.
— Давно-ле с гор ручьи побежали?
— Петнадцеть лет.
— Дедушко, прилетят суды гуси, можошь-ле их теребить?
— А сколько могу потереблю.
— Дедушко, тереби горазне, не жалей.
Распростилса царь с дедом, поехали. Приехал царь домой стал у бояр спрашивать:
— Чего мы с дедушком говорили?
Бояра стали строку просить. Выпросили строку, с царём распростились, розошлись, сели на коней и поехали к дедушку. Приехали, поздоровались.
— Дедушко, чево вы с государем говорили?
— Нет, нельзя сказать.
— Дедушко, дайм по сту рублей.
— Нет, нельзя.
— Дедушко, даим по двести рублей.
— Нет, нельзя.
— Дедушко, даим по триста.
— Ну, когда по триста, скажу. Спросил у меня царь: «Пошто позно женилса?» Я сказал: «Рано женилса, да жонка померла». — «А ты бы, — говорит, — и в другиж женилса». — «Я и другиж женилса и друга померла». — «А ты бы и третьиж женилса». — «Я и третьиж, и третья померла». Спросил царь: «Давно ли, — говорит, — волосы на голове заседели?» — «Двадцеть лет». — «Давно-ле, — говорит, — ручьи с гор побежали?» — «Петнадцеть лет». — «То слёзы из глаз побежали».
— А гусей каких говорил? — спрашивают бояра.
— А вот вас самих теребить и велел.
Поехали бояра к государю и передали всё, што узнали. Другой раз поехал государь, увидел дедушка, спрашиват:
— Были ли у тебя гуси?
— Были.
— Ну каково жо ты потеребил?
— А сколько мог теребил, свет великия надёжа государь.
— А плохо теребил, ты бы так теребил, штобы перышки все у их ощипал.
19
Небылица — сорок братьев ездили отца крестить