Северные сказки. Книга 1
Шрифт:
13
Купеческая дочь и разбойники
Купец стал за море кораблём поежжать, торговать, а дочерь свою оставил дом сохранять. Отец уехал. Как отправился, вдруг розбойники нагонили на золотой кореты. Поставили лисьвицу к окну, а один и в окно полез. Доци не знат, куда деватьця, отцову саблю хватила со спичи и стала за простенок. Разбойник как стал голову в избу запихивать, она его тюкнула отцовой саблей; хотела тюкнуть по шеи, да попалась по уху и отрубила ухо. Он свалился с окна. Розбойники перепались, подумали, што сам купец дома, положили товарища в золоту корету и погонили. Доци вышла на уличь, посмотрела за има вслед, в котору сторону погнали. Обулась, оделась и пошла за има взади.
Долго-ле, коротко-ле шла по полю и увидела в поли дом превеличающей, большой. В перву избу зашла, всё копья да оружье; в другу избу зашла, всё тела мёртвы лежат; в третью избу зашла, всё женской наряд висит. Вытенула сундук, отворила, в сундуки персней много увидела и стала перстень выбирать, какой ей ндравитця, какой на перст годитця. Выбрала перстень. Вдруг зашумели, загромели, розбойники нагонили на золотых коретах. Не знает, куды деватця, сундук отодвинула, под лавку за сундук забилась. Разбойники привезли девку. Сели закусывать, один говорит: «Ах, я жаркого захотел». А другой тащит человецьё мясо. Девка увидела, што едят человечье мясо, стала плакать. Один разбойник сказал девки: «Расширь целюсь-ту». Девка рот расширила, а он вилками ей в рот-от ткнул, у девки голова с плеч покатилась. Эту девку стали обдирать платье. Снимать стали перстень, да и перстень покатилса, да к купеческой доци под лавку. Та взяла, да себе на перст наложила. Один розбойник говорит: «Надо натти перстень». А другой говорит: «Заутра найдём».
Стали розбойники ложиться спать, а онного посадили к дверям караульним. Все розбойники заспали, и караульней задремал, девка выбивачча, выбивачча, тихонько из-за сундука, выбилась, подошла ко дверям. Ти двери — виж! други — виж! третьи — виж! Ушла. Каравульнёй прохватилса и стал кричеть товарищов. Все соскакали, запрегли лошадей и погнали, новой по онной дороге, новой по другой, новой по третьей — все по разным дорогам.
Девка бежала, бежала, нагнала мужика, мужик сено воз везёт. «Ради Бога, мужик, возьми меня, сохрани от розбойников». — «А што, девушка, если я закладу тебя в воз сена, разбойники нагонят, воз сена разобьют, тебя убьют; тебя убьют и меня не оставят». Побежала девка вперёд. «Ради Бога, не сказывай, што я бежала». Бежала, бежала, настигла церепана, церепан едет, горшки везёт. «Церепан, ради Бога, сохрани от розбойников». — «Разе под горшки закладу». Взял, да ей под горшки и заклал. Розбойники нагонили мужика с сеном, спрашивают: «Не видал-ле кого, человека прохожаго?» — «Нет». На то мужику не поверили, разбили у его воз сена. Настигли церепана, спрашивают: «Не видал-ле кого?» Церепан отпирается: «Нет, не видал». Начали горшки с саней метать. Метали, метали, полвоза сметали. Один разбойник сказал: «Э, робята, не меците церепански горшки, я бывал в церепанской роботы, — церепанска робота чажела». Послушались розбойники, поворотили назад оттуль. Церепан повёз купецеску доцерь к дому купцову.
Купец в то времё домой прибыл. В то времё розыск, купецьку доць ищут. Купец тут весьма обрадовалса. На другой День приехали розбойники свататця к купцу доцерь. Дочи отцю сказала: «Меня отец отдавай-неотдавай, а вокруг дому каравул солдатов постав». Сватаютца розбойники, сидят в горничи, а дочи стала рассказывать всё, што ей ночесь грезилось, и всё, што было с ей у розбойников, все розсказала, а розбойники слушают, да к каждому слову говорят: «Чуден, девича, твой сон, да к щастью». Потом спрашиват доцерь: «А которой мой богосуженой?» А они указали, у кого ухо отсечено. А он оверценой платком, голова охвацена у его. «А што он у вас платком овертелса?» — «А он у нас хорошой, дак штобы не уркнули». А доци на то сказала: «Говорят-де не смотря товар не купят». Подошла к розбойнику, его розвезала, увидала, што у его ухо отсецено, и сказала: «Батюшко! Самы ти ко мне и подъежжали». Оттуда их поймали и ра-стрелели на воротах.
Поехали к ихному дому, тела мертвый похоронили, копья, оружье царю в казну взяли, а живот весь церепану за сохраненье отдали.
14
Сиротина — собачий хвост
Селеньё-деревнюшка была небольшая, четыре двора; в трёх дворах были мужички с женами и с семьями, со скотом, в четвёртом мужичек жил один — сиротинка. У его была одна лошадь, одна корова, одна собака. Мужики куда уйдут, он к ихным жонам похаживал. Они из-за этого были на него немножко с духом.
— А как ино ты, сусед, живёшь? мы наживам, промышлям, а ты не промышляшь, а всё живешь?
— А вы што на меня гледите: я говорить умею. Мужики стакнулись, убили у его кобылу, у его не начём дров привести. Опять говорят ему:
— Как ино ты живешь? У тебя и лошеди нету?
— А вы што на меня гледите: я говорить умею.
Выйдет он на крыльцо утром, а бабы по охапке дров принесут ему, опять топит. Мужики стакнулись, убили у него и корову. А ему была не нужна корова, лишь бы х... здоровой — молока и масла всего есь.
— Как ино, сосед, ты живёшь, не кобылы, не коровы нет?
— А вы што на меня смотрите, я говорить умею.
Стакнулись, убили у него и собаку. Он три кожи высушил, выделал и сошил лопотину, подверх шерсью: перед коровей, зад кобылей, на хвост собачину. Пошол в город милостину просить. Зашол в дом к купцу. Купец был именинник и уехал собирать на именины друзей-братьей. А у купца жонка погуливала. У ей тою пору был дружок на дому. Они от сиротины в нестатном платье не оберегаютца. А он в таких несчасных случаях бывал сам, ему любопытно кажетця, слушат. Приехал домой хозяин, дружок испугалса.
— А я-то куда?
— А ты иди в погреб, — говорит хозяйка, дружок пошол в погреб, а собачей хвост и говорит:
— Ну когда его в погреб, так и я в погреб.
Хозяйка говорит:
— Што ты: дик-ле умён? ты зачем в погреб?
— Нето я хозяину скажу, — говорит собачей хвост.
Не времё стало щолкатса, и его в погреб спустила.
Зашол хозяин, и гости набрались; стали пировать. Хозяйка стала в погреб ходить за напитками и принесла приятелю бутылку, котора получче. Приятель налил стаканчик, да и выпил. Другой налил, да и другой выпил. А собачей хвост говорит:
— Как так?
— Што тако?
— А в нашом месте не так.
— А как?
— А один стаканчик выпьют, другой товарыщу подают. Нет, дак я выйду, хозяину скажу.
Оттуль так и стал хозяйкин приятель: один выпьет, другой товарищу подават. Допил одну бутылку, хозяйка другу принесла, не хуже и той. Распивают и другу бутылку.
В избах, на верху и запевать стали. Когда на верху запевать стали, дак собачей хвост и в исподи запевать стал.
— Што-ты, дикой што-ле! зачем поёшь?
— А мы, што здесь, не вино пьём што-ле? там поют, а нам и не петь?
— Перестань, не пой.
— А давай платье на платье менять, дак и петь перестану. Сменяли платье на платье. Потом хозяйка пришла в погреб, сиротина и говорит.
— Меня нельзя-ле как отсуль выпустить? Хозяйка говорит:
— Народ, пожалуй, пьяноват стал, как-ле можно меж людей протти.
Успела его выпустить хозяйка. Вышол сиротина на улицу, походил на улице, и зашол к хозяину во беседу. Помолился Богу, проздравил с пиром, с беседой.