Северные сказки. Книга 1
Шрифт:
86
Чернокнижник[38]
Досюль жил мужик да баба, а мужик был цернокнижьник. «Старушка, если буду померать, «Одна ль ты в избы», — спрошу, скажи, што одна». Ну, и жили оны пожили. Стал померать и закрыцал: «Одна-ль ты в избы?» Она говорит: «Одна». Потом глядит: у него рука выпала, потом нога, она и на пецьку забралас; ён и скочил, стоячи стал и к пецьки приходит и говорит: «Не уйдёшь». Она возьметь полено, ему бросит в зубы, у него поленья так, что в пыль летят вси; потом поленья перестали; потом она прямо с пецьки соскоцила и в цюлан, цюлан заперла, он в след: «Не уйдёшь». Потом к дверям приходит, давай двери грызть, дыроцьку прогрыз, туды зглянул: старуха там. «Не уйдёшь», — говорит.
Потом погрыз, погрыз и голову запихал. «Не уйдёшь», — ей говорит. Она всех святых помнит там. Давай аща грызть, чтобы влезть туды. Потом седой старицёк приходит в сени и тростью его по спины ударил, ён и упал. Старушки говорит: «Старушка, выходи оттуль, выходи; пойди в деревню на погос, — говорит, — везти найми, а сама не поезжай». Ёна в деревню ушла, охвотников выкликивать стала везти старика. Нашолся пьяныпошка за полштофа его везти. Ну, ему и сделали гроб. Заковали обруцям железныма его, тройку коней впрягли и повезли его, а вёрст трицять до погосту везти его (досюль так жили, это досюлыцина). Мужик полштофа выпил и сел на гроб, да поехал, да песенки еще поёт. Ехал, ехал, кони совсим не пошли, кони с жолтой пеной. У него хмель стал выходить, обруць лопнул, он с гроба вылетел, потом и побежал домой; бежит да слышит: обруци лопают последнии. Церьнокнижьник с гроба встал, крыкнул: «Не уйдёшь». Мужик на коленка и упал, делать нечего, взял, чашу прибрал, на дерево и встал. Глядит: бежит, фурскаэт и на дереви его увидил и рыкнул: «Не уйдёшь!» А мужик одва с дерева не упал. Он и давай дерево грызть, и дерево стал упадать, он за друго поймался мужик, дерево упало, он к вершины махнул. «Не уйдёшь», — говорит. Потом осмотрелся: в другом дереви ён, и давай на одно кряду грызть и к вершины не ходит. Мужик с деревом упал да и в ход, а он там грызёт, слышно, и до деревни недалёко заводит; глядит: он бежит и крыцит: «Не уйдёшь». Потом ригача близко, он в ригачу; только успел убраться: «Хозяин, сбереги», — скае. Ригацник хватит пыльник (камень в ригаче), да его этым пыльником, давай с ним возиться. Один пал в ригачу, другой пал за порог. Потом недосуг мужику, в деревню побежал, потом в деревни объявил, што церьнокнижник в ригачи лежит. Потом пришли артелью, в гроб (так) его клали, да артелью отвезли на погост, в ниць землю, и похоронили его туды.
87
Хлоптун[39]
Досюль жил мужик с жоной и в Питер уехал. Сказали жонки, што помёр; она об нём плацет: «Хоть бы мёртвый, значит, приехал, посмотреть бы». И приезжаэт домой. Она говорит:
88
Иван-царевич и серый волк[40]
Досюль был мужик да баба. Был у них сын одинакый. И потом ёны этого выростили, и он болшой стал. Потом его отець взял и говорит: «Ежели ты этой службы не справишь, мы тебе голову на плаху». Потом ён роздумался, роскруцинился и потом к бабушки в задворенки приходит на думу. Бабушка говорит: «Ни круцинься, Иван-царевиць, твои дела вси поправятця». И пошол Иван-царевиць, пошол в путь-дороженьку. Смотрит: три дороги, и он в середню пошол, и с одной бежит кошка, с другой заэць, с середней волк бежит. И ён пошол по середней дороги. И волк говорит: «Я тебя съем». И ён говорит: «Не съешь, я тебе годежь (так) буду». Ну потом ён сел на волка и в царьево съехал. Ён и приезжаэ в царьево, к бабушки в задворенки приходит, волка по лес пустил. И ён бабушки совету спросил: «Бабушка, — говорит, — как мни в царьево зайти, жар-птицю достать?» Потом ён и пошол по этым царьсвам и зашол в царьево ночью, гди жар-птиця, в тоэ. И ён пришол, двери прошол, другии прошол, семеро прошол, за восьмую дотронул, и зазвонили за восьмыи двери, и так его и схватили. Его и подхватили. Ён вышол сюды, за ворота вышли ёны (слуги царьскии), подумал: «Гди-то мой серый волк?» Подбежал, его и подхватил, и вси люди сдивовались, серый волк взял, и вси хрещоны тут остались и сдивовались. И потом на другу ноць он опеть пошол, в царьсво зашол и двери последнии девятыи дотронул, и опеть струны зазвонили, его опеть и подхватили. Ён вышол как с йима на двор, и подумал только, серый волк опеть тут прибежал и опеть хрещоны тут осталис, сдивовались. И опеть на третью ноць пошол ён туда, и пришол, за девяту дверь зашол и жар-птицю взял, и вышол, и подумал: «Гди мой серый волк?» (Его захватили с жар-птицей.) Серый волк пришол и взял его с жар-птицей, вси хрещоныи сдивовалис и тут и осталис. Потом пришол к бабушки в задворенки, оставил жар-птицю и пошол в поле за волком. И потом серый волк набежал, и сел на него с жар-птицей, и поехал в друго царево, и приехал опеть к бабушки в задворенки в друго царево. И ён говорит: «Я, бабушка, к теби на думу приехал, и мни бы как достать коня золотогривого у царя». И ён приехал, да бабушки и говорит: «Как можно мни подхитрить, в ваши царьскии конюшеньки заехать?» А ёна говорит: «Ложись и Богу молись, а утро придёт, всё окажет». И ён пошол, в эту конюшеньку зашол, в двери зашол, в другии зашол, третья отворил, его опеть и подхватили лакеи, и потом его опеть сюды на двор вытащили, этого вора, и ён подумал волка серого, и волк набежал и его взял. Вси хрещоны сдивовались, тут и остались. И к бабушки в задворенки зашол опеть и потом ён опеть на другу ночь походит, потом ён бабушки говорит: «Как же мни коня достать?» Бабушка говорит: «Нынь ложись, да Богу молись, утро мудренеа вечера». И третью ноць он пошол, перьвы двери прошол, други прошол, третьи прошол, цетвёрты отворил и коня захватил, и ён пошол, увёл со дворця коня с конюшенок. И потом его услышали и захватили конюхи, и ён подумал: «Серый волк гди мой?» И ён подбежал, их и подхватил, коня и мужика, и вси сдивовалис, остались тут. И унёс опеть за поле, в поле, и ён обрадовался: «Я очень весёлый и радостный, — бабушки говорит, — дви вещи достал: жар-птицю и коня золотогривого. Благодарю тебя, серый волк, што ты меня не покинул». Потом ён поехал в третье царьсво. Бабушки благодарность оставляэ: «Благодарю, што ты меня не покинула». Выехал с этого царьева, в третье поехал и приежжаэ в третье царьсво к бабушки в задворенки на думу. «Што, бабушка, как мни советуешь; так и так, дви вещи достал, аще третью вещь хоцетця достать». — «Ложись и Богу молись, утро мудренеа вечера буде». Бабушка говорит: «Девиця за тридеветь веньцямы, достанем». И ён приходит, вышол от бабушки в дворок царьский, спрашиваэ у служанок: «Как же мни подъехать, достать эту дивицю?» А ёны, эты служанки, отвечают ему: «Што, Иван-царевиць, ходишь, гуляэшь?» — «Я хоцю у вас достать дивицю, так как же мни подъехать, дивицю достать эту?» И ёны говорят: «Мы выйдем гулять на дворець». И ён пошол, закруцинился опеть, от этого царя, от этого дворця и запечалился, и голову повесил. Приходит к бабушки в задворенки. «Ай же ты, бабушка, как же мни топерь не круцинитця, ни пецялитця: и ни в своём я царьеве гуляю, и ни на своей я земли хожу у вас, и как же мне не круцинитця, не пецялитця, и я сытой выти не едал, крепка сну я не сыпал». И потом ён скаже: «И я досыти не пивал пищи» (воды). — «И што же ты, Иван-царевиць, Богу молись да спать ложись, утро мудренеа вецера». Ён и повалился, и уснули в царьсви вси, во дворьци там. И ён повыстал, в крепкый сон вси заснули и не услышали. И ён ушол от бабушки в конюшенку и выводит свого коня золотогривого, и ён садитця, очень плачет, с бабушкой прощаэтця. «Ай же ты, бабушка, прощай меня и побереги мою жар-птицю». И сел на коня и поехал. Сидит там дивиця за тридеветь веньцямы, ёна дожидаэт его, и ён ехал; в венець скопил конь, и в другой скоцил, и в третий скоцил; в последний венец девятый. И дивиця услыхала и сретаэ его в окошецьки. Ён взял ю поцеловал. Ёна взяла, перснем ударила его в лоб. «И быдь же ты мой богосужоный и богоряжоный». И ён отвернулся, и был и нет. И услыхали вси лакеи, его захватили, и потом ён подумал своим умом:
«Гди же мой волк?» Серый волк сицяс набежал и его захваил и унёс волк коня золотогривого и мужика, Ивана-царевиця. И вси сдивовалися и вси тут остались. И ён пришол к бабушки в задворенки и очень весёлый, хороший, што видел, поцеловал ю. И бабушка ска: «Вот я сказала, што ложись и Богу молись, утро мудренеа вечера». И ну ён очень весёлый спать лёг на спокой, и ему дивиця говорила: «Приходите в двенацять часов во дворець, и я выйду с нянькамы, с мамкамы и с верныма служанкамы, выйду гулять на дворець, ты приежжай ко мни тогда, ежели думно меня захватить». И ёна выходит с мамкамы во дворець гулять в садок в двенацятом часу, и ён сел на коня и поежжаэ, и бабушка очень слёзно плацет, и сел на коня и простился с ней, и ён наехал. Вси люди сдивовались. «Какой же это целовек? И приходит в наше царьсво серый волк и третьего человека, верно, решил уж волк». А бабушка знаэт, што один, а хрещоны говорят, што третьего съел, и жар-птицю и дивицю захватил, и коня съел, и ноньче опеть съел целовека. А о той поры ён всё один. И ён схватил дивицю сиби на коня на колени и подумал серого волка; ён тут и есь; и уехал. Вси сдивовались. И ён приехал к бабушки очень радостный, весёлый. «Благодарю тебя, бабушка, што ты меня не оставила и на думу наставляла, на совет». А там вси остались, там кручинно очень и пецяльно: коня взял и дивицю взял. И ён прощаэтця, отъежжаэ от бабушки очень довольный с этого царьсва, с третьего, в свою землю, в свои стороны. И отъехал ён со всима от бабушки и роспростился. И приежжаэ ён в своё царьсво к своей бабушки прежней в задворенки. И бабушка обрадовалась, што на сю землю явился и што ёйны дела вси исполнились. И потом ён приходит и оставил тут у бабушки дивицю, коня золотогривого и жар-птицю и домой пришол к матушки. И матушка обрадовалась, што ён явился на сей земли очень радостный, весёлый, и сицяс ведом дала своему мужу-супругу, дала, што сын наш явился на сей земли. Сичяс царь ставаэ очень радостный, весёлый (одинакый сын был). И потом ён его сичяс на лице к себи потребовал, правда ль есь, аль нит, што не соврали ль, вишь. И ён приходит к отцю на лице и на коленка падаэ. «Аи же ты, родитель мой, сроститель наш». И ён ска: «Как твои дела поправились?» — «Мои дела вси хороши, слава Богу». Потом ён: «Ай же ты, мой сын, што я тиби наказывал, ты справил, али нет, службу?» И потом ён: «Совсим я, вполнй справил». И сичас к бабушки пошол за жар-птицей и за девицей. И ён возимаа у бабушки девицю, жар-птицю и коня золотогривого. «Ай же благодарю тя, бабушка, на думы на твои, на советы, на добрый дела». И выходит его отець и во дворець в царьсво в садок и встречаэ его. «Ай же ты, мой сын любимый и одинакый, што ты мою просьбу сполнил вполни во всём». И принимаа отець жар-птицю от его рук и снимаэ шапку пухову, и благодарит, и вси дивуютця-цюдуютця. И потом коня отцю вводит в руки и вси радуютця, веселятця, дити его и жена, и вси хрещоныи. И потом ён коня взял от его, и потом он скаже: «Как ты сумел достать дивицю, так и Бог благословит». И веньцять стали. И огвеньцялись и стали жить, побывать и добра наживать.
89
Летающий сын[41]
Досюль был купець да купциха, у них был сын одинакый, и ён стал просить родителей, што «Родители выуците меня летать». На двенацять языков его выучили; потом взяли ёны амбар состроили (клетушецьку небольшую) и взяли ёны учителя его уцить летать, и стал его уцить уцитель этот летать; поперёк амбарьця стал летать, а потом уцитель ушол обедать, его оставил одного летать. И потом приходит уцитель к нему, и ён уж летаэ вниз и в верёх. И социнился у отця бал (имениныцик по-нашему, по-вашему бал), и уцителя созвали на бал, а его и не взяли, оставили тут. И ён распрогневался на родителей, очень расплакался, и ён взял вылетел в верёх в окошецько на улицю вылетел, на царьство, и полетел со свого царьства и зглянул вниз, и с грош это царьсво своё показалось. И сицяс уцителя стревожили после хлеба-кушанья-питья: «Посмотри, хорошо ли летаэ, али нет? Привыкнул али нет?» Приходят служителя да уцитель, и сицяс ён приходит к его родителям: «И нету вашего сына», — извесье дал. И дали знать по всим царьсвам, што нет ли этого загулящого, залетущого, и «нету» ответ им дали. И ён слетел в друго царьсво и заходит к бабушки в задворенки. «Ай же ты, бабушка, как же ты мне совет и думу дашь?» И ён поговорил с ей, подумал, и бабушка ему сказываэ: «Есь это в нашем царьсве девиця хороша, и у отця есь дом состроэный на одинасьве» (никакого нет жительства). И ён пошол туды, зашол в ёйный сад этот молодець и сидит в садку, яблоцков пощыпливаэ и закусываэ ночью. И сицяс ёна повыстала, вымылась и села к окошецьку золотоэ яицько на блюде катать. И молодець зглянул в окошко. «Ай гляди, Настасия (это мальцик говорит дивици), у нас яблоцки повыщипаны у кого-то». Оны его не знают и не видя. И потом ён по другу ноць повыщипал, поел и нашол в хоромах у них окошецко вверьху и залетел к ним в хоромы. И в сицяс ён зашол к ей в покой, снял одеяльце и обрядил под койку ёйну и ушол от ей опеть, и опеть сел яблоцьков пощиплевать. По другу ноць опеть зашол к ей в хоромы и взял башмацки ёйны обрядил и сам опеть ушол взад. И ёна повыстала, прохватилась и помылась, и башмацьки схватилась, и нету. «На што же ты, сукин сын, надо мной смеешься другу ночь? — мальчику говорит, — Што же ты надо мной это сделал?» И ён отпераэтця, божитця. Потом ён по третью ночь к ей подобрался, одеяльце снял и поцеловал ю, и она его захватила. «Достань огонь», — закричала. Мальчик достал огонь, и ёна повыстала и помылась, и потом ёны стали — обы сели в карточки играть за стол. Ён сутки жил играл, другие жил играл, третью сутки говорит: «В третьи сутки ко мни матушка приедет, скройся куды хошь». Ёна его ухоронила, ён и в сад сил опеть яблоцков пощиплевать. И мать приехала, и дочька толста заводит оцень, и мать очень ю припераэ, а ёна отпераэтця. «Верно, мальцишка смеется надо мной». Мальчик откидываэ; его не сказыва. И отець наехал цетвёрты сутки. Отець наехал, и мать-отець говорит. «Што же ты эдака сделалась?» И ёна говорит: «Это верно, мальчишка, надсмеялся». И отець клал клепци в окошецках ёйных. И ён это не знал и залетел в покойцики, полполы и оторвал. И полполы вырвал, улетел от ей и осердился. И отець приходит поутру, вставаэ, и там полполы в клепцях, и ён приносит эту полу. «Што же ты говоришь? Ажно гости приежжающи, незнающи к теби ходят; твоя голова на плаху с этых пор». Отець дал знать по всему царьсву. Наехали со всего царьсва и его достали, этого дитину. И ён наехал, и сичяс с ей свидание сделали: «Как нам станут петлю на шею кладывать, на ступень ступлю, ты покрепче держись, и на другу ступлю, ещё крепче держись за меня, на третью ступлю, ащё покрепче». И всих музыкантов собрались, вси сдивовались и сцюдовались. И потом заиграли в музыки (по-нашему: в гармонии), и ёны слёзно заплакали. На другой ступили, ёна еще крепче захватилась, на третью ступили, так еще баще (лучше) заиграли, штобы им не так тошно было плакать. На третью ступили, и он стряхнул пальто с себя, крылушка подвязана у него, и хотець петли класть на шею им, и ён и полетел, и вси сцюдовались: «Аньгел дочку унёс, аньгел дочку унёс». И вси тут остались. И ён зглянул вниз, один грош земля показалась царьсво их. И ён слетел в своё царьсво, прилетел домой и эту дивицю оставил у бабушки в задворенки, а сам пошол к отцю, к матери просить йись и пить (вроди калики). И стали йись и пить, и потом говорит, стал на коленка: «Вы мои родители, и я ваш сын, и я вас отрекнулся и ведь опеть к вам пришол, к вашему родительскому благословлению».
90
Садко[42]
Было у старика досюль три сына. Один сын пошол: «Батюшко, поду я в Москву в каменщики». И снарядился, оделся, пошол. Шол, шол дорогой, неизвестно, далёко ль, близко ли шол. Потом рецька через дорогу бежит, через речку мост, на мостику сидит девка: «Што, говорит, молодёць, куды пошол? Не снесёшь ли, говорит, братцю мому письма? Братець мой, — говорит, — в Москвы торгуэт». «Можно», — говорит. Она опустилась, в воду скочила эта девка, потом приносит ему письмо, с воды выстала, наказыват: «Вот, говорит, мой брат торгуэт, замечай: лева пола на вёрьху, подай письмо ему». Ну он и приходит в Москву и ищет его по рынку и замечаат всё, день ходит, другой ходит и третей ходит, все пристать не смеэт к ему, и видит, а не смеет, вишь. Ну потом этот видит, што он смотрит на его (брат-то), он и говорит: «Што же, молодёць, ни купишь, ни продашь, а всё ходишь». — «А есь, говорит, письмо послано, не знаю вам али нет». Подал он ему, он прочитал адрес: «Мни, — говорит, — письмо». Прочитал письмо это, да и говорит: «Писано в письме у сестры: кресьянин состроил мельницю противо самого дому, так што с трубы дым вовсе не идёт. Што, — говорит, — тиби за это письмо?» Тот: «Ничего мни, — скаже, — не надо». — «Вот поди, — говорит, — найми вящиков (сетовязов)», — и дал му денег: «Сделай невед». Он шол, нанял и связал нёвед. «Деньги перестанут, так ко мни приходи». Ну он — деньги перестали — опеть к ему пришол. Ну он опеть ему дал денег. «Ну и найми ловцёв нынь, — скаже ему. — Ну и деньги как перестанут, опеть ко мни приди. Ну и лови: щепья попадут — клади о себе в куцю, и мусор попадёт — клади опять в другую кучю, а деньги перестанут, опеть ко мни приходи». Опять ён и стал ловить; щепки кладёт о себе, мусор о себе, и ловил, ловил и уж много наловил этого места, большии кучья он наловил. Опеть приходит к ему — деньги перестали. Опеть от денег ему дал: «Сострой два амбара больших, ну и клади это всё по о себе, щепки в амбар, мусор в другой. Ну и сам не ходи, шесь недель в эхтот амбар не ходи». Ну, потом к ему приходит, шесь недель прошло. «Отвори нынь амбары», — скаже. Отворили амбары: там в одном золото, в другом серебро. Потом он взял закупил в Новигороде в три дня всю, весь товар, што было, на двенадцать караблей нагрузил этот товар, и поехали за море. Потом приехали сред моря, вси карабли постановились, требуэт Садка самого на дно на море. Ну он и скажет: «Дайте-тко дощечку мни-ка липову и гуселушка ерушчаты», — и он опустился на эту дощечку, и корабли и пошли вперёд. Он сбылся на дне, не знал, как и сбылся на дне. Там стоит полата болшая, его стречают уж там, называют «Садко сам богатый купець идёт». Потом царь и вышел, стретил его и сделал ён бал сиби, заставил: «Садко сам богатый купець, поиграй в гусёлышка ерушчаты». Ну он играл три дни, а царь плясать стал. Потом с небес глас гласит царю: «Время усмериться, триста караблей потонуло, а мелких и сметы нету». Потом царь ему с радости: «Што тиби надо, тым тебя и награжу, и котору дивицю тиби надо замуж, и тую ты возьми». Ну, одна дивиця в синях (синях) ему сказала: «Ты меня возьми, я роду хрещоного, проси». Ну он показал на ю, што «эту мни-ка замуж». Царь ему и позволил ю взять. Выставил трицять дивиць и «выберай». Она ему наказала, што «первый раз пойдёшь, так у меня будет мушка летать, а другой раз пойдёшь, так я башмак буду на ноги перелаживать, третий раз пойдёшь, так я только платком смахну, ту ты выведи». Тут он ю и взял замуж, эту дивицю. Ну, и тут царь дал шестёрку лошадей, их тут и вывезли на то усье, гди карабли прошли, тоэ место, там он и огвенчался, всё своё получил, и тут Садко сам богатый купець и торговать стал.
91
Иван безчастный[43]
Досюль был у вдовы Иванушка бещасный сын и нихто его не возмет в роботники, ни в пастухи, никуды. Пришол ён к царю в солдаты даватьця. Царь скаже: «Што же ты в солдаты даваэшься? Столько служу, этакого охвотника не видал». — «Я, — говорит, — как бещасный есь». Царь скаже: «Мни не надо бещасного, у меня вси полки пропадут за тебя». Ну, потом царевна вышла — он весьма был красивый — она говорит: «Татенька, отдай меня за его замуж, может, он из-за жены будет щасливый». Царь россердился, взял выдал ю замуж за его. Наградил ю всим. Ну оны жили, пожили, все прошло у йих, не стало ничего. Потом она платок стала шить золотом. Ну, вышила платок: «Поди, продай». Ну он и пошол продавать. Купець один и смотрит на его. «Што, — говорит, — молодець, не купишь, не продашь, воровать, верно, хочешь». Он скае: «Купить-то нечего, а продать ё чего». — «Што, — скаже, — продать?» — «Есь платок». — «Што возьмёшь: сто рублей, али слово?»...
92
Вор Мотрошилка[44]
Досюль у старицка было три сына, два сына живут как живут, а третий стал поворуевать немного. Сперва по мужицькам маленько, потом еще по господам, потом стали царю жалитьця. Царь и скае: «Поди, одинарець, сходи за стариком». Ну, старик и пришол, Богу помолился, на вси стороны поклонился и царю поклон воздал. «Здравсвуй, надёжа великый государь». Он и ска: «Что, старицёк, сынок-то твой воруя?» Он ска: «Нет, надежа великый государь, не воруя, а привыкаэт». Он и скаже: «Ну когда, — говорит, — привыкаэт, так пускай у меня украдёт чашу и скатереть, тогда Бог и великый государь прощаэ. Нет — тебя и сына казню». Пошол старик домой кручиноват, а сын в окно смотрит, головы повесил. Ну сын и скаже: «Што, батюшко, кручинишься?» — «Ах сын, ска, сын, как не живёшь бласловясь, как други сынова живут, как живут. Вот царь службу накинул — укрась чашу и скатереть цярьску, а нет, так тебя и меня казнит». Ну он скаже: «О, батюшко, это не служба — службишко, вперёд служба будя». Ну он шол на рынок, купил лакейски платья, и там бал у государя, узнал в который день, и на бал едут вси енералы, полковники, вси едут. Он скоцил к енералу на запятки и приехали к царьскому дворыно. Он выскоцил с запятков, приходит в колмату в царьску и платье снимаэт у этого енерала. Енерал думаэ, што царьскый лакей, а царь думаэ, што енеральскый лакей. Оны стали кушать вси, потом откушали уж, со стола стали уберать, всё убрали, он тут же всё ходит, одна чашка осталась и скатереть, он завернул и понёс из покоя в покой, и на улицю вышел, и унёс домой. На другой день царю доложили, што нету, потерялась. Царь скаже: «Мотрошилко (так его, вишь, звали), видно, украл. Одинарець, сходи-ка за стариком». Старик пришол, Богу помолился, опеть на вси стороны поклонился, царю поклон воздал. «Здрасвуй, надежа великый государь». — «Што, сьшок-то твой воруя?» Он скаже: «Нет, не воруя, а привыкаэ». — «Чашку и скатереть у меня украл». А старик ска: «Нет, не украл, взял». — «Што он делаа?» скаже. — «На скатерти ее, а с чашки хлебаа». Потом: «Поди, скажи сыну, пускай у меня украдёт царьского коня, жеребьця угонит». Ну старик пошол, опеть голову повесил. «Ежели не угонит, тебя, ска, и сына казню». Сын опеть и спрашиваэ: «Што, батюшко, голова повесил?» — «Ах, сын, сын, как не живёшь опеть благословясь, опеть вот царь царьску службу накинул, жеребьця угнать, а нет, так тебя и меня казнит». — «Ну, это не служба, — скаже, — службишка». Ну потом он пошол на рынок опеть и купил худую лошадёнку и боцьку вина купил, впряг и поехал, и еде мимо царьскый дворец. Взял да лошадёнку в воду и в канаву и пехнул («лежи там»). Ну и приходит. «Ах, братци, царьски конюхи, пособитя вытащить лошадёнку». Ну оны и шли, пособили ему. Взял нацедил яндову целую вина. Потом опеть стал: «Братьци, царьски конюхи, нельзя ли меня как-нибудь приютить к ночи. Не всё ведь царь ведаа». Ну его и приютили к ночи, тот по том, а другой по другом и пустили. Он опеть им вина нацедил. «Пейте, братьци, сколько можете». Оны и напились уж и вси допьяна, и вси розвалялись, заснули спать. Он взял клюци (на гвозду) и пошол в конюшню, посмотрел: стоит конь в конюшни. Он и в другую: и там такой же опять конь. Он и в третью, и там и третий такой же. Он и думаа: «Которого угнать? Каково, ежели не того!» Ну, он и взял, всих трёх угнал. Потом поутру выстали тыи, сходили в конюшню, жеребця нету, в другую сходили, там и другого нету, в третью сходили, там и третьего нету. Ну потом цярю доложили, што жеребци потерялись. Ну потом цярь скаже: «Ну ж, это Мотрошилка украл. Одинарец, сходи за стариком». Старик пришол, Богу помолился, на вси стороны поклонился, царю поклон воздал. «Здрасвуй, надёжа великый государь». — «Што, старик, што, Мотрошилко коней тых украл?» Он скаже: «Нет, не украл, а взял». — «Ну, пускай, — говорит, — с-под меня и с-под царици перину украдёт, то што и Бог и великый государь прощаэ, а нет, так тебя и сына казню». Он идёт, опеть кручинитця, идёт, сын и стречаэ его. «Што, батюшко, кручинишься?» — «Ах, сын, как ты не живёшь благословясь, так вот цярь велил перину и с-под царя, и с-под цярици украсть, нет — так тебя и меня казнит». Он шол опеть, шил крылья себи, подделал, ну и видит: около цярьского дворця окна полы у цяря. Он поднялся и залетел к ему в окошко, и зашол в его спальню и под кровать и сел. Ночь пришла, царь и цариця пришли спать и повалились, гуселыцик играэ в гусли у них; ну оны и заснули, и гуселыцик заснул. Оны и прироскатились маленько. Он выстал да и в серёдку насрал им. Оны спали, спали, прохватились. Царь скаже: «Цариця, ты усралась». А цариця скаже: «Нет, ты, царь, усрался». Ну, потом крыкнули, што уберитя постелю. Он выстал с-под кровати, взял убрал: «Дайте я уберу». И взял и убрал. И с покоя в покой, и с покоя в покой, и на улицю вышел, и домой ушол и постелю унёс. Потом утром выстали, царьской постели нет, царю доложили: «Постели нету». Он ска: «Мотрошилка это украл». Потом он сделал бал себи и собрал всих енералов и всих полковников, и всих арьхиреов, и арьхимандритов, и всих собрал на бал сиби. «Одинарец, поди, приведи старика и Мотрошилку». Ну, потом старик и Мотрошилка пришли к государю, Богу помолились, на вси стороны поклонились, царю поклон воздали. «Здрасвуй, надёжа, великый государь». — «Старик, — ска, — што, сынок-то у тебя воруэт?» Он ска: «Не воруэт, а привыкаэт». — «Чашку и скатереть у меня украл?» Он ска: «Нет, не украл, а взял». — «Трёх жеребцей украл?» Он скаже: «Не украл, а взял». — «Перину с-под царя и с-под царици украл?» — «Не украл, а взял. Вот, — скаже, — што он делаат: на скатерти ее, с чашки хлебаэ, на жеребцях катаэтця, а на перины спит». Он и скажет: — «Вот, господа енералы и вси, я, — говорит, — накинул на него три службы, и то, — ска, — его Бог прощаэ и великый государь, он вси исправил. Што нынь ему сделать?» Вси сказали, што царьско слово взад не ходи, простить надо. Он и скаже: «Бог прощаэт и великый государь, Мотрошилка, тебя». И Мотрошилка пошол домой. Архиерей один и скаже: «Просто, — говорит, — ворам воровать, как цари стали потакать». Он и кликне: «Мотрошилко, воротись-ка назад: можешь ли этому архиерею што сделать?» Он скаже: «Надёжа, великый государь, через неделю все будет готово». Шол на рынок, накупил всяких материй и шил сиби крылья и пошол ночью к этому архирею. Пришол, колотитця, архирей и пустил его. «Хто ты таковый есь?» — спрашиват. «Есь я ангел с небес: ваши, владыко, молитвы, вишь, доходны до Господа Бога. Господь боля не может слышать ваших молитв, послал меня за тобой». Ну архирей обрадовался, забегал. «Отче, — говорит, — к Господу с волосамы никак ити нельзя. Господь волос не любит». Обрадовался архиреюшко, забегал ножници искать. Потом он волосы у его обрил, у архирея этого. «Отче, — говорит, — надо мешок какой-нибудь, лететь ведь далёко-высоко, ты спугаэшься, не ровно на зень зглянешь, устрашишься, упадёшь на зень. Я как к Господу прилегло, как тебя потеряю?». Потом он взял в мешок клал и понёс его. Выздынул высоко в колокольню (колокольню, хоть, по-вашему). «Ну, — говорит, — отче, я стану тебя пихать к Господу, смотри не пёрни». Попихал, он и пёрнул. Он выдернул назад и говорит: «Ах ты, глинная дыра, душу в ад провела». Ну, и нацял его взад по ступеням ролгать (поволок). И потом он повесил на гвоздик в тую церьков к дверям; гвоздик щолнул к дверям и мешок повесил, гди царю ити к обедни, и дубинку клал тут. Ну и подписал на ворота: што «хто идёт мимо этого мешка, так штобы всякому по этому мешку три раз ударить; хто не ударит, то быди проклят тот». И потом хто идёт, всякый ударит. Идёт царь сам к обедни и смотрит на надпись на эту. «Ну, лакей, — говорит, — ударь три раз за меня и за себя». Потом: «Сними, — говорит, — мешок, стряхни», — говорит. Стряхнули, там выскоцил целовек. Царь и скаже: «Хто ты такой?» — «Есь, — говорит, — архирей». — «Какого цёрта архирей, у меня такого архирея в Европы нет. Налипай, — говорит, — лакей, его под жопу». Потом: «Ну, говорит, это Мотрошилка сделал». От обедни пришол домой царь. «Одинарец, сходи-ка за Мотрошилкой». Мотрошилко пришол, Богу помолился, на вси стороны поклонился, царю поклон опять воздал. «Здрасвуй, надёжа великый государь». — «Ну што, Мотрошилко, исполнил службу архирею?» Тот ска: «Исполнил, ваше царьско величесьво». Он его и наградил.
93
Попадья и разбойники[45]
Дсюль мазурики все в гости ходили и зовут попадью на место: «Приди к нам в гости». И наказали ей дом и всё. Ну она и пошла нный раз. Пришла к ступеням, собаки на цепи болшии такии у их. Она взяла мякушку хлеба, пополам розломла и розбросила им. Оны и розбежались. Она и прошла по ступеням. Двери полы у их, она и в дом зашла к им; в чулан зашла к им, у их полный чулан золота. В другой зглянула, там серебра полно. Потом в подпол пришла, зглянула, там телес мёртвых полный подпол лежит накладеный. Она под кровать и села, уж видит, што беда. Тут вдруг наехали розбойники, привезли девицю. Посадили ю, самы начали вина пить; вина напились, поужинали, взяли девицю эту и зарезали. Взяли ю, розсекли всю, у ей был перстень именной, и этот пёрес слетел ей под кровать. Она взяла в корман себе пёрес и перстень этой девици, и потом ввели медведя оны эту кров лизать. Ну он кров эту вылизал всю. Ну, а там атаман на кровати лежит, гди попадья сидит под кроватью, на той кровати. Так уж, Господи, медведь цюет, што целовек лежит там, рвётця на ю, на попадью, а атаман-то думаэт, што на его. Атаман ска: «Выведите его к чёрту». Потом оны заснули, попадья и вышла, взяла мякушку, опеть собакам розбросила, да и ушла. Домой приходит, поутру выстала, и мазурик наехал, опять в гости пришол к ей. Попадья взяла, попа послала к десетнику и людей набрали, и сама его угощать стала, этого мазурика, а люди стоят под окошком, и потом ему и скажет этому мазурику: «Што как я ночесь во снях видела, быдто бы я этакой дорогой пошла». Ну он ска, этот мазурик: «Да, да тая дорога к нам и идёт». — «Прихожу, у вас дом большой горазно». Он ска: «Так и есь, што большой и есь». — «И у ступеней есь дви собаки на цепи». Ну, а мазурик ска: «Так, так, так и есь». — «И я бросила хлеба, и собаки розбежались». Мазурик ска: «Так, так, наши собаки так не пропустя». — «И быдто у вас дверь пола». Мазурик ска: «Так, так пола и водится у нас». — «И быдто бы у вас цюлан целый золота». — «Так, так, матушка, так и есь», — скаже. — «И другой серебра, и быдто у вас подполье полно мёртвых телес лежит». — «Што ты, матушка, нет!» — «И быдто бы вы привезли девицю, приехали, и быдто б вы эту девицю — поужинали, — эту девицю розрубили всю». — «Нет, нет, матушка, нет, што вы!» — «И быдто бы у ней ей перес и перстень под кровать слетел». — «Нет, нет, матушка». Она выняла перес и перстень с кормана и показала. Ну ён тут и побежал. Тут его и захватили народ.