Северо-восток
Шрифт:
Центр площади огораживал забор, за которым виднелось одно-единственное здание – узкое и высокое, этажей десять – двенадцать, не меньше. Вернее, изначально их, может, было и больше, но со временем крыша и часть верхних этажей просели вниз, причем обвалились неровно, частями. Одна из стен вообще уцелела и теперь тянулась к небу этаким уродливым ногтем. В целом здание напомнило мне обломанный клык.
Возможно, рядом были и другие постройки, но они явно не превышали одного этажа и потому полностью скрывались за высоким забором.
– Это и есть наша Ниитьма, – пояснила Алёна. – Основные помещения расположены под землей. Там мы живем, там же, в оранжереях, и овощи выращиваем, и кур бройлерных разводим… Вся площадь снаружи забора находится в зоне действия излучателя Изи. Мы называем ее мертвой зоной.
Я принялся разглядывать площадь. У меня создалось ощущение, что пространство вокруг Ниитьмы расчищали искусственно – в срочном порядке сносили близлежащие дома.
«Вполне может быть, – согласился Лёнька. – Небось в последние годы Войны пытались превратить научно-производственный комплекс в неприступную крепость».
Я пожал плечами. В моем представлении крепость – это Кремль. А Ниитьма внешне даже близко не походила на него. Ни каменной стены с зубцами-мерлонами, ни башен. Вместо этого массивный бетонный забор с колючей проволокой поверху, вышками дозорных и металлическими воротами.
«Явно довоенная постройка, – прокомментировал Лёнька. – Так даже в мирное время ограждали все объекты оборонной отрасли».
Забор с колючкой местами был поврежден. Не знаю, во время Войны или в последующие годы хаоса. Его латали подручными средствами. В одном месте я разглядел огромный металлический контейнер, который соединял собой две поврежденные секции забора.
На крыше контейнера оборудовали пулеметную позицию. Понятия не имею, что за пулемет там стоял. Я видел только торчащий в прорезь самодельного бронещитка ствол.
«Крупнокалиберный, это уж точно, – подсказал Лёнька. – „Корд“ или „Утес“».
По соседству с пулеметной позицией, за забором, находилась вышка, которая тоже ощетинилась каким-то стволом. Но такого оружия мы в школе не проходили.
«Явно самодельное что-то, – предположил Лёнька. – Спроси».
Я возражать не стал. Мне и самому было интересно.
– Алён, а там что?
– Где? На вышке? Огнемет. Его основа – баллоны с горючей смесью. Подается под давлением в раструб и поджигается. Наше изобретение. А чуть дальше платформа, видишь? Ее край торчит над забором. Там блочный станковый арбалет. Такие расположены по всему периметру. Основное оборонительное оружие Ниитьмы. Хорошее, убойное. Особенно если наконечники взрывающиеся. Только заряжается долго. А пулеметов у нас снаружи всего два. Тут и с противоположной стороны. Зато с той стороны есть еще одно орудие. Противотанковая пушка «Спрут».
«Ого! – восхитился Лёнька. – Серьезная штука! Стодвадцатимиллиметровое орудие! И по танкам может стрелять, и броню роботов пробивает на раз».
Алёна тем временем продолжала:
– Снарядов, правда, для «Спрута» мало. По пальцам сосчитать можно. Но это орудие так, на крайний случай – если на нас попрут биороботы класса «А», а излучатель, не дай Бог, сдохнет… – Алёна сделала пазу. – Наш директор так его и называет – «пушка крайнего удара». Мол, если уж до него дело дойдет, значит, Ниитьме вообще край… А проволока вдоль забора под током. Вернее, обычно питание не подается, но если враги полезут, то можно включить. Правда, тогда все остальное придется обесточить, кроме излучателя, конечно.
– А откуда у вас вообще электричество? – вновь озвучил я вслух Лёнькин вопрос.
– Задействовали все, что только возможно. Во-первых, солнечные батареи. Ячейки сохранились еще с довоенных времен. Склад Ниитьмы забит ими битком. Планировалось, что именно они станут основным поставщиком электроэнергии. Но, как всегда, действительность не оправдала планы. Почему-то древние стратеги не подумали о том, что в послевоенной Москве небо чаще всего будет в облаках…
Я кивнул. Да уж, солнышко нас своим присутствием не балует.
– Поэтому пришлось на ходу перестраиваться. В качестве резервных у нас было несколько паровых генераторов. Теперь они превратились в основные. А еще ветряки есть. Вон, видишь, на Башне вращаются?
Я пригляделся. Ага. Кажется, Башней она назвала то самое здание-клык. Там все стены снаружи и впрямь были усеяны «вертушками». У нас, в Кремле, тоже такие есть. Только электричества от них кот наплакал.
– А где сам излучатель? – спросил я.
– Ты таких вопросов лучше не задавай. А то примут за шпиона, – то ли в шутку, то ли всерьез посоветовала Алёна.
– Ладно. Не буду. Мне, в общем-то, без разницы, где он. Спросил просто так. Для общего развития.
На самом деле вопрос продиктовал мне Лёнька. Его любопытство не знало границ.
Мы пошли обратно в подъезд. Нас окружала тихая лунная ночь. Спокойная и мирная. Не верилось, что в это самое мгновение где-то кого-то едят, отгрызают голову, разрубают на части или поджаривают на костре.
В такую ночь трудно умирать. Да и убивать…
Я поднял голову и посмотрел на небо. Звезды. Ну надо же! Это большая редкость в послевоенной Москве.
– Красиво, да? – раздался тихий голос Алёны.
Я машинально взглянул на девушку. В неверном свете луны ее глаза блестели нестерпимо ярко. Будто сошедшие с неба звезды.
– Ты что так смотришь на меня, Богдан? – Пухлые девичьи губы приоткрылись в полуулыбке.
Мое сердце внезапно забилось сильнее. Застучало, будто кузнечный молот дядьки Третьяка. В горле мгновенно пересохло.
– Алёна… – сам не знаю, что хотел сказать. И даже не заметил, как сделал шаг вперед.
Теперь мы стояли очень близко. Я почувствовал на своем подбородке дыхание Алёнки, а в следующее мгновение уже целовал ее в губы.