Северус Снейп и Возникшая Волна
Шрифт:
*
Следующие две недели оказались очень трудными для Северуса. Каждый вечер Гермиона приходила к нему, а пару раз он навещал ее в ее комнатах. И каждый вечер они становились чуть ближе, хотя пытались сохранять дистанцию весь день. Время от времени на трапезах в Большом зале ее ладошка опускалась на его бедро или же его рука — на её, но только если они были уверены, что никто не видит. К статье в «Пророке» отнеслись именно так, как предполагал Северус. Никто, кроме Минервы и портретов, не поверил. Ни ученики, ни учителя. Только Фиеско был ошеломлен, когда после двух недель отсутствия Снейп снова пришел контролировать его уроки. Конечно, в неудобное для неудачливого зельевара время. Профессора Снейп и Грейнджер стали лучше
Но не поэтому эти две недели оказались такими трудными для преподавателя ЗОТИ. Нет, все дело в том, что вкус поцелуев Гермионы был таким сладким, ее тело таким мягким, таким идеальным для него, когда они обнимались и танцевали. И он знал — она совершенно неопытна, если дойдет до более близких отношений, а у него совсем нет опыта в соблазнении девственниц. Но он все равно хотел большего, и она не была против. Но нет. Слишком рано.
Они говорили, подразнивали друг друга, целовались, танцевали, обнимались. Однажды он читал ей. Гермиона чувствовала, что ей становится все труднее. Не находиться рядом с ним, разумеется, а его благородное отношение. Он никогда не позволял себе ничего лишнего, и Гермиона не знала, что с этим делать. Она не сомневалась, что он хочет ее так же сильно, как и она его — от них обоих просто веяло желанием. Почти осязаемым, но он никогда не поддавался ни на один ее неловкий намек. Ничто не могло изменить мнения упрямого Северуса.
Приближалось Рождество, и поскольку почти все ученики разъехались, Северус и Гермиона решили проводить больше времени вместе, хотя бы просто сидеть рядом, проверяя домашние задания. Она находила это занятие очень романтичным, но Северус боялся, что будет отвлекаться. И ей все труднее становилось это терпеть. Вот только он, похоже, настроился на долгое ожидание. А Гермиона не была уверена, сможет ли ждать. Мягко говоря, это было неприятно, и хотя она знала, как успокоить себя, это не очень помогало. Через пять минут ее мысли опять возвратятся к нему, и она останется разгорячённой и неудовлетворенной. Гермиона удивлялась, как он может выдерживать это.
На самом деле он не мог. На протяжении этих двух недель перед Рождеством Северус проводил много времени под ледяным душем, даже больше, чем тогда, когда был подростком. То, что эта женщина делала с ним, Северус не мог разумно объяснить. И теперь по ночам, когда совсем не спалось и приходилось разговаривать с бабушкой, он всё-таки понял. И как не видел этого раньше? Почему не заметил, а ведь никогда не пропускал ни одной детали? Гермиона подходит ему идеально. Умная, сообразительная, красноречивая, с теми же интересами, что и у него, с чудесной душой и умопомрачительным телом. Северус знал, что скоро взорвется, если она не позволит или, точнее, он себе не позволит прикоснуться к ней.
*
Минерва не могла скрыть ухмылку, когда видела кого-то из них. Лакс тоже. А теперь, в канун Рождества, они остались в почти пустой школе, вместе, в его комнатах.
Гермиона размышляла, что же ему подарить. Сначала ей казалась прекрасной идея прийти к нему в одном банте, повязанном на голове. Но Северус бы не понял. Гермиона уже немного узнала, какой человек прячется за маской подземельного негодяя. Он может быть капризным, своенравным, но с ней пытается себя контролировать. Наблюдать за этим было забавно. Буквально несколько дней назад, пока не разъехались ученики, она заглянула к нему. Пришлось прятаться в кабинете, пока Северус разговаривал с семикурсниками, которые пришли к нему за помощью в зельях. И если с Гермионой Снейп был почти воплощением добродушия, то, как только вошли студенты, а Грейнджер применила чары невидимости и спряталась за шторой, он вышел из себя, назвал их болванамии отправил к Фиеско. А потом ворчливо объяснял, в чем же они ошиблись, готовя то редкое зелье, и как все исправить (снизить огонь под котлом, который, кстати, должен быть бронзовым,
Гермиона понимала: Северу Снейп — человек, которому приходилось притворяться. Она лишь надеялась, что с ней он не играет. И взгляд его темных глаза говорил: он не врет, становится рядом с ней самим собой настолько, насколько возможно после всех этих лет притворства. По крайней мере так думала Гермиона.
Она привыкла полагаться на советы миссис Принц во всем, что касалось Северуса. Не то чтобы она говорила за его спиной, только немного, правда. Но порой он выглядел таким уставшим, измученным, и лишь однажды усадил ее на диван, сел рядом на пол, позволив себе склонить голову на ее колени. Гермиона ожидала от него чего угодно, только не такого проявления слабости, стремления к близости и уюту или что он чувствовал при этом. Гермиона не понимала, и Лакс осторожно помогала ей намеками. Только намеками, потому что чувствовала, что Северус должен сам сказать Гермионе нужные слова.
Он никогда не рассказывал ей о Нагайне, ночи в Визжащей Хижине, пожирательских буднях, Лили Поттер. Иногда упоминал о своем детстве, о временах шпионства до смерти Дамблдора. Никогда о том, что ему пришлось убить. Немного о школе и дружбе с Минервой, о матери.
Гермиона поняла и приняла это. Он постепенно раскроется. О личном она говорила больше. Об университете, о Хогвартсе, как подружилась с Роном и Гарри. Она рассказывала, а он слушал. И понимал, как она стала такой, какая есть. Как большую часть своей жизни она была одинока и почему дружба с двумя болванами дарила ей столько радости и счастья, ведь настоящей дружбы она не знала. Он прислушивался к ее сомнениям, что эта дружба не была взаимной, которая все делит поровну. И Северус всегда кивал, когда видел ее грустный, задумчивый взгляд, обнимал и целовал, тихо обещая, что у них все по-другому. Он отдавал столько же, сколько получал.
И оба они знали, что для полного доверия не хватает одного штриха.
========== Глава 22. ==========
Он смотрел на нее, удовлетворённый вкусным предрождественским ужином в Большом зале, где снова ласкал ее бедро и коленку, пока она ела, сидя напротив.
Гермиона, поджав ноги, уронила голову на руки, а ее туфли валялись где-то на полу. Она была такой милой в простой одежде, с распущенными волосами. На ее лице играли отблески огня. Он довольно вздохнул и задумался, доводилось ли ему раньше так часто вздыхать. Наверное, нет.
— Северус, — позвала она, разбивая тишину. Они оба сидели с бокалами вина и размышляли о чем-то своем.
— Да?
— Все хорошо?
«Нет, не совсем. Правда, Северус? — придирчиво начал внутренний голос. — Ты раздумываешь, понравится ли ей твой подарок, ты не знаешь, когда она будет готова, ты не хочешь сделать ей больно. И, что хуже всего, ты так заботишься о ней, что даже соглашаешься со мной в том, что, наверное, влюбился».
— Все хорошо, всезнайка, — он улыбнулся, заставив голос в своей голове заткнуться.
— Хорошо, — она вздохнула и осторожно вытянула ноги. Поставив бокал на стол, Гермиона подошла к Северусу и встала прямо перед ним. — Можно? — спросила она.
Северус улыбнулся — за всю свою жизнь он так много не улыбался — и раскрыл объятия. Она устроилась на его коленях, положила голову на плечо и обвила руками.
— Северус, — снова позвала Гермиона, на это раз нежнее.
— М-м?
— Я не уверена, что подарить тебе на Рождество, — тихо призналась она.
— Мне не нужен подарок, — ответил он, играя с ее волосами.