Сейф за картиной Коровина
Шрифт:
Дайнека тихо опустилась на стул.
– Вы это серьезно?
Сосредоточенно пережевывая мясо, Удав поднял глаза и кивнул.
– А как же вы… – Дайнека не договорила, протянув руку к бутылке и наполнив рюмки.
– Докатился до жизни такой? – откликнулся Удав. – Да очень просто: сам решил, что так лучше.
Он чокнулся с Дайнекиной рюмкой и, не дожидаясь ее, выпил. Потом откинулся на спинку стула и начал рассказывать:
– После школы я поступил в МВТУ имени Баумана. Теперь он как-то по-другому называется. Как там его… Ну, да ладно! В училище наша группа отличалась от других тем, что среди нас учились сразу две девушки из трех, что учились на потоке. Может быть, сейчас все изменилось, но тогда было именно так.
Одну из них звали Оля. До сих пор не могу понять, почему из двадцати парней-первокурсников она выбрала меня. Это уже к пятому курсу нас осталось всего восемь…
Так вот, группа была дружная, свои тусовки в общаге. Москвичи держались отдельно, и только некоторые бывали в общежитии. Особенно часто – Шура Вебер. Ему нравилась моя Ольга. К пятому курсу… Я еще не говорил? Ну, так мы с ней уже поженились. Снимали комнату. Защитились. У меня был красный диплом, и я попал… одним словом, попал в почтовый ящик. Шурка распределился в ОКБ Хруничева, а Оля ушла в декрет, родила Машку, квартиру получили, жили спокойно, хорошо. Машка уже бегала своими ножками, когда меня послали в командировку на Байконур. До сих пор помню свою первую ночь в Ленинске – на диване, в холле гостиницы…
Удав помолчал минутку. Потом вздохнул и продолжил:
– Командировка затянулась. Билет пришлось сдать – то блок полетит, то запуск задерживается. Самый главный вопрос: улетит ракета или не улетит. Лишь бы не было сбоя или отказа. Короче, приехал в Ленинск в октябре, по-осеннему, а задержался на два месяца, в Москву вернулся зимой. Пришел домой, Оля на шею кинулась… Ждала. Потом еще раз послали. Туда же, на Байконур. На год. Тогда уже поехали вместе, всей семьей, с Машкой. Было лето, жара стояла изнуряющая, мозги плавились… Выделили нам комнату, метров двенадцать. Никогда не забуду первую реакцию дочери. Вышли они с Олей из подъезда, а Машка как закричит: «Ой, мама, сколько песочка!» Степь в том месте начинает переходить в пустыню Бетпак-Дала, так вот для нее пустыня и была одной большой детской песочницей.
Тяжело было, особенно в выходные. Комната маленькая, духота. А Оля с Машкой там всю неделю. Вода из крана течет ржавая, для питья не пригодная. В еде один перец, иначе все портилось на глазах. Вроде и руки мыли с мылом, и вода с хлоркой… В общем, Машка заболела гепатитом. Как только врачи разрешили, я ее с Ольгой отправил в Москву, пожалел. Потом через полгода узнал, что Оля ушла к Шурке Веберу. Они сейчас в Америке живут. Машке уже двадцать два.
Удав налил себе и выпил.
– А как мы системы сдавали в эксплуатацию… – заговорил он весело. – Сидишь с представителем войсковой части неделю, месяц, два, а прошли всего два тома инструкции. Ну а уж когда сдали, тут устраивали себе прогон, как говорится, на всех режимах. Сама понимаешь, кругом степь, развлечений – ноль, водки нету, идет подготовка к запуску. Ракеты там всякие взлетать должны… А технического спирта – хоть залейся. Но он типа только для технических нужд. Чтобы его получить на складе, причина должна быть. Серьезная. Обычно мы писали так: «В связи с острой необходимостью выпуска стенгазеты прошу выдать три литра спирта для заправки фломастеров».
Удав захохотал, сотрясая стол. Почти пустая бутылка водки забренчала, стукаясь о Дайнекину рюмочку.
– И, знаешь, срабатывало. У нас шутили, что полноценным космическим испытателем можно стать, лишь переболев гепатитом, выпив литр стартового спирта и когда казашку на второй ступени заправленного ракетоносителя… – Удав пьяненько задумался. – Прости, этого при тебе сказать не могу. Ну, ты поняла, что это шутка. Мы к казахам ближе, чем на версту, ни-ни.
Дайнека слушала, подперев щеку кулаком. Не удержавшись, спросила:
– А запуски вы видели?
– Близко нас не пускали. Смотрели издали, с окраины города или с крыши. Обо всех запусках знали точно, до секунды. Вглядываешься, гадаешь, спичка – не спичка, вышка какая-то. И вот эта «спичка» пошла вверх. В ясные дни в чистом небе видно все, вплоть до отделения ступеней. И рокот… Не гул, не рев, а именно рокот. Потом – только звездочка в голубом небе. С тех пор, как слышу песню про рокот космодрома, вспоминаю… Ну, давай, чего тут еще осталось…
Удав разлил оставшиеся капли водки, честно поделив их поровну. Опрокинул рюмку, взялся за вилку. Потом отложил ее и поднял на Дайнеку глаза.
– Только мне другое больше запомнилось. Новый год. Полигон закрыт. Гололед. Стоит корова – все четыре ноги в разные стороны, а на передней пустая консервная банка… Откуда?
Удав трезво уставился в окно, потом встал.
– Подождите, – запротестовала Дайнека. – Мне нужно спросить…
Он снова сел:
– Ну, спрашивай.
– В ту ночь, когда убили Нину, я знаю, вы были во дворе.
– Ну…
– Что вы там делали?
– Смотрел в ее окна. Видеть хотел. Она была святая… – Удав закашлялся. – Не подумай, что я умом тронулся. Просто, когда видел ее, на душе делалось легче. Таких, как она, больше нет.
– Может, вы кого-то заметили?
– Заметил. Всех разглядел. – Удав говорил тихо и зло. – И проводил. Только тебе об этом знать ни к чему.
– Нет, нет! – воскликнула Дайнека. – Подождите, вы сказали – всех?
– Ну…
– Всех видели и разглядели?
– Ну…
– Немедленно прекратите! – обиделась она. – Не нужно включать дурака! Пытаетесь мне показать, будто все мозги пропили, а я-то вижу – не все.
– Не все, – немедленно согласился Удав.
– Вы сказали, что видели всех. Что это значит?
– Теперь и ты придуряешься, – широко улыбнулся Удав, тыча в нее пальцем.
– Что это еще? – удивилась Дайнека.
– Да ладно, забыла, что ли, что с мужиком была? Я ви-и-и-идел… – произнес он, растягивая слова.
– Ну… – Она не знала, что на это ответить.
– Колеса гну, – буркнул Удав и покосился на холодильник.
Ни слова не говоря, Дайнека достала из него бутылку, в которой оставалось немного водки. Удав оживился:
– Значит, так. Я сидел во дворе и видел, как подруга твоя у окна стояла. Долго ждала кого-то. Знаешь, даже любопытно стало – кого? Потом смотрю, мужик какой-то пришел к ней. Через окно подъезда было видно, как зашел в квартиру. Потом следом еще один. Не знаю, откуда он взялся. Быстро так в подъезд заскочил. Дверь, что ли, открыта была, или ключи у него свои? Минут через десять этот второй вышел, считай, что выбежал. Я тоже засобирался – Нины в окне уже не было. Потом ты со своим хахалем подкатила. Я, когда на него посмотрел, подумал, что тот, второй, вернулся – такой же здоровый. Короче, бегали долго. Сначала твой выскочил. Я после него собаку в подъезд запустил, просилась очень домой. А потом, минут через пятнадцать, первый из подъезда, тоже бегом. Ну, я за ним и пристроился. Он без машины был. До самого подъезда его проводил, минут сорок шел. Правда, в лицо не разглядел, а со спины узнаю.
– Где он живет? – спросила Дайнека.
– Что я тебе, справочное бюро? Хочешь – покажу, адреса не запомнил. Где-то там… – Он неопределенно махнул рукой. – Ну, все, мне нужно идти.
Дайнека схватила его за рукав:
– Вам необходимо обо всем сообщить в полицию!
Удав грустно посмотрел ей в глаза.
– В живых я уже не значусь, а с мертвыми душами там дел не имеют…
– Когда вы сможете показать мне, куда пришел тот человек?
– Когда захочешь.
– А где вас найти?