Сезон тропических дождей

Почивалов Леонид Викторович

И снова потянулся к телефону, чтобы информировать посла, который оставался в своей резиденции, о звонке Слободкиной.

Ровно через пятнадцать минут Маша позвонила снова и сообщила, что, судя по грохоту стрельбы, бой завязался в районе президентского дворца, кроме того, выстрелы приближаются к ее дому, она даже видит в бинокль, что «зеленые береты» выскакивают из зелени христианского кладбища, которое совсем недалеко… Через пятнадцать минут она выйдет на связь снова. На этот раз голос ее был по-военному четок, а информация лаконична, — Маша Слободкина

входила в роль разведчика, заброшенного в тыл неприятеля.

В кабинет вбежал взволнованный Войтов, с порога крикнул:

— Президент выступает по радио!

Кенум Абеоти сказал всего несколько фраз, тон его был спокойным, сдержанным, в нем чувствовалась офицерская воля и уверенность. Он сообщил, что Дагосу атаковал воздушный десант. Кто его послал, пока неизвестно, но среди нападающих большинство белых. Скорее всего это наемники, агенты империализма, из тех, кто запятнал себя кровавыми преступлениями в Конго, Анголе, кто совершал нападение на Гвинею и Бенин… Ясно, что их послали для свержения народного строя в Асибии и восстановления власти продажных правителей, прислужников западного капитала, грабивших страну и народ. Налетчики, конечно, рассчитывают на поддержку реакционных сил в самой стране. Президент призывает дагосцев и граждан всей республики дать решительный отпор интервентам, беспощадно расправляться с любыми попытками местной реакции поддерживать налетчиков.

— К оружию, граждане! — Голос президента возвысился, и в нем теперь звучал азарт трибуна, привыкшего говорить с массами. — Все, кто способен взять в руки оружие — винтовки, вилы, мачете, — на улицы! Мы победим! Да здравствует революция! Они не пройдут!

И сразу же раздался в динамике барабанный бой, звуки труб, и низкий, густой, клокочущий мужеством и силой бас, принадлежавший известному асибийскому певцу Джону Акоджину, заполнил эфир:

Мы сбросили оковы, Мы путь избрали новый. Рабами нам не быть…

Это был первый в истории республики гимн, именно о нем говорил президент, когда были у него с визитом посол, Камов и Антонов. И вот сейчас, в это тревожное утро, гимн звучал впервые.

— Очень кстати получилось, — одобрил Демушкин. — В самую точку!

Он вышел из-за стола, прошелся по кабинету, так же, как посол, заложив руки за спину. Обычно в лице, да и во всей фигуре Демушкина присутствовала этакая тропическая ленца и заторможенность, свойственная европейцам, проработавшим в африканских странах не один год, — темпы местной жизни не могли на них не отразиться. Сейчас поверенный был подтянут, собран, целеустремлен, решителен…

В кабинет входили сотрудники, докладывали о новостях, некоторые оставались в кабинете, потому что сейчас здесь образовалось что-то вроде штаба, в котором к обсуждению дел были подключены все ведущие посольские мозги.

Позвонил посол. Демушкин коротко сообщил о происшедшем за минувшие полчаса, прежде всего о том, что

многие из сотрудников советских учреждений в Дагосе, которые жили недалеко от посольства, находятся теперь здесь, на посольской территории, под защитой государственного флага СССР.

— Слободкина? Нет, пока не звонила. — Демушкин бросил взгляд на настенные часы. — Через пять минут ждем. Да, да! Конечно. И я тоже волнуюсь. Там же дети. Референтура? Да, Василий Гаврилович, как положено! Все на своих местах.

Демушкин взглянул на стоящего у стола с непроницаемым, как будто отключенным от всех происходящих событий лицом заведующего референтурой Генкина.

— Он как раз здесь. Посылаем немедленно!

Генкин только что принес Демушкину какую-то бумагу на подпись. Должно быть, срочная депеша в Москву о происходящем.

Положив трубку телефона, Демушкин озабоченно покачал головой:

— Плох Василий Гаврилович, плох! Еле языком ворочает. И надо же, именно в такой день!

Снова вышел из-за стола и, вспомнив о той роли, которая сейчас предназначена ему, поверенному, распрямил плечи и стал расхаживать по кабинету с озабоченным видом. Сейчас ему не терпелось действовать. Но что остается делать посольству иностранной державы в этой ситуации — только ждать!

Стрельба в городе усилилась.

Приехал из портового района, где жил, представитель Минрыбхоза Богма. Рассказал, что на одной из центральных улиц его машину обстреляли, пули пробили кузов в нескольких местах, но Богму, который вел машину, не задели. Кто обстрелял — неизвестно. Несмотря на пальбу, на улицах полно народу, рассказывал Богма, бегут куда-то, и каждый вооружен чем попало — мачете, кольями, кухонными ножами. Вид свирепый, глаза горят — аж страшно!

— Ага! — обрадовался Демушкин. — Значит, обращение президента не осталось без отклика. Значит, народ поднялся!

— Заварушка будет. И крови много будет, — мрачно оценил обстановку военный атташе. — Операция, естественно, тщательно продумана. Бесспорно, воздушный десант рассчитывает на боевую поддержку на земле. Теперь надо ждать бунта какой-нибудь воинской части. В армии контры немало.

— Но, насколько мне известно, президента заранее известили о возможности налета извне… — По-прежнему расхаживая по кабинету, Демушкин бросил на Антонова короткий предупреждающий взгляд, мол, об этом более того, что я сказал, говорить не следует — в кабинете полно людей.

Военный атташе махнул рукой:

— С их-то безалаберностью! — Он вместе с Демушкиным тоже прошелся по кабинету. У обоих был вид пассажиров, заждавшихся поезда.

Снова тревожно прозвучал звонок телефона, и Демушкин поспешно бросился к трубке.

— Мария Петровна, вы? Ну как? Живы?

Слободкина сообщила, что бой идет уже вблизи дома. На верхнем этаже в некоторых окнах пули выбили стекла.

— Спрячьтесь с детьми немедленно! — кричал ей Демушкин. — Куда-нибудь в подвал! Слышите? Немедленно! Это мой приказ! Главное — берегите детей!