Сезон тропических дождей
Шрифт:
Она вдруг притихла, съежившись в кресле, молчала долго, напряженно, и Антонов не решался нарушить ее молчание.
— Он умер на моих руках…
Когда Антонов остановил машину перед закрытыми воротами своего дома, Диана, опередив хозяина, с неожиданным проворством выскочила, бросилась открывать ворота.
— Диана! Я бы сам… — растерялся Антонов. Но она сделал решительный жест рукой:
— Въезжайте! Это моя работа.
Впустив машину, Диана погремела засовами и цепью, привычно замыкая ворота, подобрала оброненную кем-то сигаретную коробку, бросила в урну, прислонила к стенке упавшие грабли… Потом, не оглянувшись,
Они ни о чем не уславливались, но Антонов знал, что Катя не уедет, не простившись с ним. Сперва он хотел сам заскочить к ним на минуту, но отверг эту мысль — можно осложнить их положение, если его машину засечет бдительный глаз.
Он из угла в угол выхаживал холл, не зная, чем бы заняться, и чувствуя, как растет беспокойство и странная, леденящая тоска.
В два ночи Катя позвонила по телефону.
— Я от соседей, — сказала приглушенным голосом. — Наш телефон не работает. Мы сейчас уезжаем.
Она сделала паузу:
— Совсем…
Он крикнул в трубку:
— Я подъеду к вам.
— Ни в коем случае! — так же приглушенно, судя по всему, от кого-то таясь, решительно возразила Катя. — Мы подъедем сами. Через полчаса выходите к воротам.
— Может быть, вам что-нибудь…
Но она уже положила трубку.
Они приехали через час. Все это время Антонов стоял у ворот. Поравнявшись с воротами, машина сразу же погасила огни. Оба вышли из кабины и тотчас отошли в сторону, под защиту густого придорожного дерева, хоронясь от света уличного фонаря. Они были испуганы, и, должно быть, приезд в этот район, который находится в стороне от магистрали на Монго, стоил им немалых переживаний.
— Извините! — пробормотал Литовцев, подходя к Антонову. — Нас два раза останавливали.
Он астматически хрипел и говорил с нервной поспешностью:
— Мы уезжаем, Андрей Владимирович! И насовсем. Но мы ни о чем не жалеем и считаем, что поступали так, как требовала наша совесть…
Антонов увидел в темноте, что Литовцев тянет к нему руку, почувствовал слабое пожатие его костлявых пальцев.
— Спасибо вам, Андрей Владимирович, за все, что вы сделали для нас с Катей. Спасибо!
Антонов вдруг ощутил в другой своей руке какой-то сверток.
— Это альбом, — пояснил Литовцев. — Распорядитесь им сами. Вряд ли в скором времени мы сможем поехать в Москву. И сможем ли вообще… Я буду счастлив, если альбом окажется действительно полезным. Это мой подарок.
Он снова торопливо сжал пальцы Антонова:
— Прощайте!
Тотчас, словно почувствовав опасность, поспешил к машине, и Антонов услышал, как осторожно щелкнул замок дверцы.
Он приблизился к Кате. Показалось, что в темноте ее глаза светятся и он даже ощущает их цвет. Слабо блеснула белая полоска ее зубов.
— Ну вот и все! — услышал он. — Я знала, что это случится, но не думала, что так скоро. Мне повезло… что встретила вас. Я буду помнить… всегда…
Она волновалась, и Антонов слышал
— Может быть, даже когда-нибудь вас увижу… Мне бы хотелось этого, Андрей…
По имени она назвала его впервые.
— Катя…
Опередив его, она сама сделала шаг, и он почувствовал на щеке короткое тепло ее губ. Тут же отстранилась, и светлое пятно ее платья стало растворяться во тьме.
— Катя!
Но она уже была у машины, и Антонов услышал из темноты тихое:
— Берегите себя, Андрей!
Он хотел броситься вслед за ней к машине, но ноги словно приросли к асфальту. Боже, неужели вот так и… навсегда!
— Катя! — еще раз крикнул он, но в ответ громыхнул включенный мотор, вспыхнули габаритные огни, машина одним маневром развернулась и понеслась по асфальту, унося с собой два желтых сигнальных огонька. Антонов как завороженный не мог оторвать от них взгляда. Вот огоньки добрались до конца улицы, на секунду к ним присоединился красный, тормозной, потом еще один, желтый, пульсирующий, — шли на поворот, и тотчас исчезли, мгновенно заслоненные стеной углового дома, будто их не было вовсе.
35
Минувшие месяцы, казалось, слились в один короткий временной отрезок — один день, разделенный на две исключающие друг друга части: светлую часть и вторую, которая наступала после захода солнца.
Светлая часть — от шести до шести — проходила у Антонова почти в непрерывном действии: утром зарядка, завтрак, торопливый бросок на работу и работа, работа, работа — мотание по городу, рейды в порт, на аэродром к приходу московского самолета, приемы посетителей, визиты в МИД, в консульства других стран, посольские совещания… Но приходил печальный час заката, и заполненный движением, суетный, беспокойный, полнокровный мир Антонова вдруг увязал в наползающей с востока густой, тягучей тропической мгле, трепыхался, как муха на клейкой бумаге, и в конце концов покорялся неизбежному, из обширного мира превращаясь в крохотный мирок.
С наступлением вечера девать себя было решительно некуда. Антонов становился пленником собственного дома. Он набрал в посольской библиотеке кипу книг. Но после напряженного рабочего дня в тропиках, когда расходуешь себя чуть ли не до последней капли энергии, предаваться потом безмятежному чтению, лежа на диване, не так-то просто. Задействованный с раннего утра на полный оборот и находящийся в этом активном режиме многие часы, Антонов вечерами с трудом переводил рукоятку скоростей на малый ход. Все его существо требовало продолжения напряженного действия — куда-то ехать, с кем-то встречаться, что-то организовывать. Но куда и с кем? Круг узок. Без Аревшатянов стало совсем худо.
При расставании на аэродроме Аревшатяны держались бодро, даже подчеркнуто весело и непринужденно. Звали провожавших в гости в Ереван. И только Антонов знал, какая горечь у них в душе — ящики с масками сгорели дотла вместе с остальным их багажом. Лишь чемодан с медицинскими рукописями Аревшатяна сумел в тот день спасти Кротов, который прорвался все-таки на аэродром и ринулся в горящее помещение багажного отделения.
Нет, не может человек за границей быть один! Особенно в условиях небольшого тропического города, когда не только узкий круг знакомств, но и сам город не может предложить тебе подходящий способ убить вечернее время.