Сезонная любовь
Шрифт:
Его мучил стыд и не слабел, нет, а чем дальше, тем больше рос и взбухал. Пряхина тянуло поговорить с ней, потолковать о том о сем, но, странное дело, - не знал как.
Никогда он не задумывался о таких пустяках, выходило само собой, а сейчас - на тебе, не знает, как подступиться, извелся весь.
– Щас бы чаю, - пробормотал Пряхин едва слышно.
– У меня в бараке заварка есть, - ответила Рая так же тихо.
– Кипяток нужен.
– У соседей кипятильник имеется...
– Поздно уже, спят, наверное.
– Тогда
Тимка внезапно бросил петь - звякнула и заныла тонко струна - и неожиданно предложил:
– А ну выйдем, щербатый!
– Ты чего?
– опешил Пряхин.
– Поговорить надо! Выходи!
Идти Пряхин не хотел. Он чувствовал, как ослабли ноги, противный холодок тронул сердце. Пряхин знал, что с Тимкой ему не сладить, козырей нет; он вообще избегал потасовок, обходил стороной и, если пахло дракой, уступал.
– Выходи!
– бешено повторил Тимка.
Пряхин не знал, что делать. Ему стало неуютно и зябко, он всегда робел и сникал перед таким напором, чувствовал себя раздетым на морозе.
– Тимофей! Миша!
– закудахтали женщины, но Рая молчала, рта не раскрыла.
– Ты, щербатый, не возникай! А то я враз рога обломаю!
– с яростью надвинулся Тимка.
– Клинья подбиваешь?!
Пряхин растерянно молчал. Он знал, что она смотрит на него, но поделать с собой ничего не мог, страх был сильнее.
– Здесь я пахать буду, понял?!
– напирал Тимка.
– Понял, щербатый?
– Понял, - тихо ответил Пряхин.
Все решили, что на этом конец, но неожиданно вмешалась Рая.
– Пахарь, значит?
– спросила она Тимку.
– Пахарь, да? А ты меня спросил?! Мое согласие?!
– Ничего, разберемся, - ответил Тимка.
– Да хоть разбирайся, хоть нет - погань ты! Мразь!
– она обратилась к Пряхину.
– А ты что молчишь?! Мужик называется! Тошно мне на тебя глядеть. Хоть бы голос подал...
– Я ему подам, - пригрозил Тимка.
– Не бузи, - ответила она.
– Стоящий мужик тебя по стене размажет, падаль!
– Рая вышла из комнаты.
Все сидели в молчании. Стало так тихо, что слышно было, как за окном посвистывает ветер.
Это был сырой весенний ветер Японского моря, гнавший волну в бухте Находки; он насквозь продувал Внутреннюю Гавань и летел дальше, на север, в Сучанскую долину, за которой слабел, угасал и терялся в глухих распадках Сихотэ-Алиня.
Ветер нес влагу и запах моря и вызывал смятение, потому что внятно помнилось открытое неоглядное пространство - там, откуда он прилетел.
Пряхин поникше сидел за столом. В комнате происходило какое-то движение, разговоры, кто-то входил, выходил - Пряхин не замечал. Было тошно и муторно, едкая горечь скреблась и саднила в груди, на плечи давила каменная тяжесть - пальцем не шевельнуть, чернота в глазах. Но самое главное - никого не хотелось видеть, до одури, до рвоты, а тем более встречаться взглядом или говорить.
Гости ушли, но Толик вскоре
– Совсем мужик скис, - заметил Проша.
– А бабенка ничего...
– Я б не прочь с ней сразиться, - вставил Толик.
– Кишка тонка, - засмеялся Проша.
Они посидели, вяло покидались словами, и Проша объявил:
– Мужики, пора ночевать... Надо сговориться, кто с кем.
– Я не в счет, к своей пойду, - отозвался Толик.
– Понятно... Хорошо устроился, - Проша глянул на остальных.
– Как народ? Давайте заявки...
– Как это?
– непонимающе поднял голову Пряхин.
– О, сразу очнулся, - показал на него Проша.
– Не прикидывайся. Нас трое, их трое, надо решить.
– А они знают?
– Пряхин пребывал в растерянности.
– Узнают, - развеселился Проша.
– Телеграмму пошлем.
– Закройся, щербатый, - предложил Пряхину Тимка.
– А вы их спросили?
– не унимался Пряхин.
– Спросим, спросим...
– пообещал Проша.
– Собрание устроим.
– Малохольный, - Толик показал на Пряхина и покрутил пальцем у виска.
– Ну ты, хмырь!..
– мрачно глянул на Пряхина Тимка.
– Не хочешь, ходи голодный.
– Силком, что ли?
– вертел на всех головой Пряхин.
– Зачем?
– усмехнулся Проша.
– Большинством голосов.
– Да он тронутый!
– пятился на Михаила Толик.
– А ежели они против?
– спросил Пряхин.
– Уговорим, - добродушно объяснил Проша.
– Слушали-постановили...
Они стали переговариваться, Пряхин сидел неподвижно, погруженный в раздумья.
– Дерьмо, - неожиданно сказал он без адреса. Помолчал и скованно повторил:
– Дерьмо.
– Ты чего?
– прищурился Проша.
– Нехорошо, кореш...
– Дерьмо, - в лицо ему сказал Пряхин.
– Слушай, придурок...
– начал было Толик, но Пряхин его перебил:
– Дерьмо.
– Ах, ты, падло!
– взвился Тимка.
– Да я тебе...
– Дерьмо, - повернулся к нему Пряхин.
Он знал, что ему несдобровать, хотя мог еще унести ноги, кинуться в дверь и сбежать, но рано или поздно нужно держать ответ: беги не беги, а платить придется. Он обернулся к лежащему на кровати физику-химику и сказал:
– И ты дерьмо.
Пряхин наперед знал, что пощады не будет, свое он получит, но не жалел ни о чем, лишь повторил снова:
– Все вы тут дерьмо.
Они избили его, Пряхин не сопротивлялся. Позже он с трудом поднялся с грязного, заплеванного пола и медленно побрел прочь.
На дворе темнота была не такой кромешной, какой казалась из комнаты, в селе тускло светились редкие огни.
Дул сырой ветер, погода была промозглая, но - странное дело!
– в душу снизошел покой. Вот ведь как оказалось - места живого нет, лицо вспухло, а испытываешь облегчение, будто повезло.