Сфинкс
Шрифт:
Стал снова рассматривать старика. Под подбородком у него кожа висела складками, на лице красовалась похожая на карту россыпь родимых пятен и нарушенной пигментации. Опять бросились в глаза катаракты на его зрачках. Трудно было сказать, сколько ему лет. Наверное, за девяносто, решил я и спросил:
— Где я?
— На острове Арахи, в пещере Гора. Но нам надо спешить. Ра вот-вот поднимется, и до этого момента тебе необходимо вложить небесный ящик в руки фараона. Слышал такую притчу? Царь, которого приносят в жертву ради блага его народа, оказывается в гробнице лишь на время, а затем воссоединяется со своим отцом на небесах. Обычная история, которую рассказывают снова и снова на разные лады.
Старик потянулся к груди, сорвал висевший на шее кожаный ремешок с золотым кружком и вложил мне в руку. Оказалось, что это большая монета с выбитым на ней поднявшимся на дыбы конем.
— Деньги Нектанеба. Первая выплата моему предку. Эта монета будет тебя хранить.
Откуда-то снаружи послышался топот бегущих вдали людей. Я посмотрел на Иданию круглыми от страха глазами.
— Нас убьют. Убьют обоих.
Старик ободряюще похлопал меня по руке.
— Надо верить. А теперь пойдем. Пора тебе встретиться лицом к лицу со своей смертью.
Я опустил ноги на грязный пол, и Идания помог мне подняться. Осторожно перенеся вес на раненую ступню, я почувствовал, что она болит не так сильно. Спрятал монету в карман, и в этот момент на улице пропел петух, и вслед за этим раздались чьи-то крики.
— Поторопись, — повторил старик, поднял астрариум и церемонно поклонился, отдавая мне в руки. — Тебе и моему царю Нектанебу. Да благословят боги вас обоих.
Он подвел меня к очагу в глубине пещеры, заставил перелезть через остывающие угли и толкнул черную от сажи заднюю стенку. К моему удивлению, она открылась, обнаружив за собой большую полость.
— Быстрее!
Я в страхе огляделся: в камере не было ничего, кроме каменных стен, грязного пола и освещенной висевшими на потолке двумя фонарями древней стенной росписи.
— Где же саркофаг?
— Ты избранный. Дар Осириса укажет путь. — Сказав это, Идания вышел обратно во внешнюю пещеру. — Да хранят тебя Амон-Ра и мой Бог. — Его голос отразился от стен, он закрыл потайную дверь и оставил меня в гробнице одного.
Воздух был сухим и слегка отдавал парафином. На настенной росписи Сет пронзал копьем Осириса. Я решил, что эта аллегория должна свидетельствовать об успехе убийц Нектанеба. Хромая и оставляя за собой кровавый след, я пересек грязный пол. Закрыл глаза и, сосредоточившись на земле под босыми ступнями, в первый раз попробовал проникнуть в лежащую внизу геологическую структуру без помощи науки и современной технологии.
Я ждал, что вот-вот раздадутся приглушенные стеной выстрелы, но, загнав страх в глубину сознания, прислушивался к земле, стараясь понять ее резонанс, которым она говорила со мной. Улетучились все сомнения в моем даре, которые мешали мне в прошлом, и я видел ясно как день пласты в окружавшем меня камне.
Не обращая внимания на тягучую боль в левой ступне, я медленно вышел на середину камеры. И, закрыв глаза, не спеша водил по грязи голой ступней правой ноги. Нащупал на поверхности рубец и, опустившись на колени, стал бешено разрывать ногтями наслоения песка и земли. Внизу обнаружился угол какого-то предмета. Раскопав еще больше, я освободил весь контур: примерно семь на четыре фута — размер саркофага. А расчистив середину, наткнулся на печать, которую видел уже несколько раз: страусиное перо — отличительную эмблему Нектанеба II. Но, прикоснувшись ладонями к земле, ничего не почувствовал: участок был точно таким же по плотности, как остальной пол.
Я поднялся, вышел за пределы прямоугольника и приблизился на несколько футов к стене. Под пятками стало покалывать. Структура почвы коренным образом изменилась — я ощущал это так же ясно, как видел свет над головой. Печать оказалась обманкой-ловушкой для расхитителей могил, чтобы они копали не там, где надо.
Я снова встал на колени и провел руками по полу. Под слоем высохшей грязи и слежавшейся каменной пыли ощущались толчки — обозначавшие круг подземные сигналы. Я скреб ногтями до тех пор, пока не обнаружил металлическое кольцо, и со всей силы рванул за него. Рана на ноге отозвалась болью, но я не обратил на ее протесты внимания — мое время было на исходе. Со скрежетом камня и металла дверь подалась, и за ней открылась просторная усыпальница с единственным деревянным саркофагом.
Спрыгнув вниз, я обошел простой гроб: дерево на углах подгнило, краску уничтожило время. На нем не было никаких украшений, кроме воротец для души усопшего. Все остальное — голые доски. Те, кто хоронил Нектанеба II, дали ему только самое необходимое для путешествия в загробную жизнь Я стоял над деревянной крышкой и чувствовал, как от нервного ожидания подрагивают ноги и все тело колотит ужасный страх и сотрясает перевозбуждение. Чего я боялся? Умереть? Или увидеть самого великого Нектанеба?
Я выбрался из погребальной камеры и взял астрариум. Время моей смерти не изменилось. Стрелка и риска почти слились в одну линию — финал неотвратимо приближался. Нельзя было терять ни секунды. Что бы ни произошло с астрариумом, Мосри в любом случае меня убьет. Единственная надежда — завершить миссию и попытаться спрятаться или убежать.
Снова оказавшись в могиле, я ударил камнем по крышке гроба. Старое дерево раскололось с необыкновенно громким звуком. Я замер и прислушался. Затем полез в карман, достал перо Ба Изабеллы и положил в гроб. Если мне предстояло умереть, я хотел быть уверенным, что она обретет покой.
Из пещеры Идании послышались крики, грохнул выстрел, раздался треск ломаемой мебели. Я больше не медлил и поспешно оторвал остатки крышки. В гробу лежала мумия, ее лицо покрывала золотая маска. Я присмотрелся и нахмурился — несмотря на петельку царской бородки, узнал черты. Слепок был сделан с лица красивой женщины. То же лицо было у сфинкса, который придавил и утопил на дне Изабеллу. И у тени, которую отбрасывал на стену астрариум. Потом я видел это лицо на картинке в статье Амелии и на рисунке Гарета. Банафрит — верховная жрица и любовница Нектанеба. Я поднял маску: под ней было высохшее, с почерневшей кожей, но все еще красивое женское лицо. Только теперь я обратил внимание на контуры грудей под коричневатыми полосами спускавшихся к ногам бинтов и филигранное ожерелье на теле.
Меня охватило отчаяние. Я привалился к стене гробницы и смотрел на отложенную в сторону золотую маску. Здесь должен был лежать Нектанеб. Неужели мое путешествие оказалось напрасным и я не сумел воссоединить астрариум с его законным владельцем? На мгновение меня захлестнул страх, что произошла чудовищная ошибка. Но, присмотревшись, я заметил на лбу маски иероглифы. И тут же узнал шифр Гарета: «Если дудочку вложить в рот льва, песок запоет». Я заметил, что головной убор маски очень напоминает гриву льва. Почему все это так знакомо? Я стал исступленно рыться в памяти. Сначала ничего не приходило на ум. Но затем вспомнил: Гарет говорил, что слово «лев» может переводиться так же, как «Хатор» — именем богини мести с головой льва, сестры Исиды. Что, если небесный ящик нужен не Нектанебу, а Банафрит, женщине, а не мужчине? Но это предположение не решало загадки поющего песка. Пальба за стенами становилась все громче. Напрягая ум, я всеми силами старался успокоиться. Взял в руки астрариум. Ваз все еще находился в механизме, и его тонкий длинный стержень торчал из боковой панели. Думай, думай! Факты путались с образами и с новыми фактами. Дудочка. Ваз. Пение. Я поспешно выдернул из астрариума ключ. Рабочая часть — два зубца — была тоньше и длиннее, чем у обычного ключа. И тут я вспомнил свое первое впечатление, когда увидел Ваз, — он напомнил мне камертон.