Сфинкс

Лирнер Тобша

Амелия поднесла чашку мне под нос, и на меня пахнуло терпким запахом вина и тонким цветочным ароматом.

— Это вино, приправленное мандрагорой и голубым лотосом. Они вам, наверное, попадались в росписях гробниц. Египетские жрецы употребляли подобный состав, чтобы достичь состояния высшей одухотворенности. И вам тоже надо выпить.

— Я же сказал: нет!

Амелия неожиданно разозлилась и встала.

— Хорошо, я ухожу, а вы решайте сами, как поступать дальше. Можете рискнуть жизнью, представив, что все это только замысловатая шарада, созданная исключительно для вашего развлечения. Или для разнообразия займитесь чем-нибудь дельным.

Она

обожгла меня взглядом, повернулась и пошла прочь. Я посмотрел на солнце, и мое сердце тревожно забилось. Придется выпить это зелье. Страх подгонял меня и требовал, чтобы я что-то сделал, выполнил все, что угодно. Амелия удалялась решительной походкой.

— Подождите! — крикнул я и неуклюже заторопился за ней по песку.

Она протянула мне чашку, которую все еще держала в руке, и я выпил горькую жидкость.

46

Мы сидели, привалившись спинами к камню, сохранившему тепло дневного солнца. Я чувствовал, как очищается мое сознание. Память стиралась до чистого листа. Казалось, меня втолкнули в настоящее время, и это ощущение было ярче, чем все, что я до сих пор испытывал. Крупинка камня увеличивалась до огромных размеров, бледный розовато-лиловый цвет неба, приобретал насыщенность. Меня завораживал героизм большого муравья, тащившего песчинку по каменной стене, — я видел в его усилиях аллегорию собственной борьбы.

Что-то шевельнулось на границе моего бокового зрения. Я поднял голову. Через окаймленный камнем проем стал виден гордо стоявший на валуне перед храмом овен. Солнце окрасило его руно и благородный изгиб рогов в золотистый цвет; по бороде можно было судить, что он вожак стада.

— Божественный Амон-Ра пришел, — прошептала Амелия.

— Вы видите животное? Оно реально?

— Что есть реальность? — улыбнулась женщина. Овен сделал шаг ко мне. Теперь я мог разглядеть вертикальные черточки его зрачков и золотисто-зеленые радужки глаз. Он посмотрел прямо на меня, затем склонил голову в сторону пустыни и отступил. — Вам надо за ним.

Тон Амелии не оставлял выбора. Животное повернулось и легко поскакало через руины к остаткам храма Амона-Ра. Я поспешил следом, оставив попытки анализировать происходящее.

По мере того как мы поднимались все выше, я мог лучше рассмотреть храм: груда повалившихся колонн и всего одна устоявшая стена, залатанная с краю современным кирпичом. Овен остановился у внутренней стороны, где были ясно видны иероглифы. Амелия спешила за мной, а я, пригвожденный к месту взглядом животного, застыл в ярде от него. Его глаза сверлили насквозь, но не были ни злыми, ни добрыми.

— Что делать дальше? — шепотом, словно в церкви, спросил я.

— На колени, — ответила Амелия и опустилась на землю. Я смущенно последовал ее примеру. Овен скрылся за стеной и исчез под склоном холма так же неслышно, как появился. Амелия показала на вырезанные в красноватом известняке знаки.

— Верхний ряд означает высшие божества.

Я разглядел строку богов. В середине, окруженная другими божествами, находилась фигура с простертыми вперед руками в украшенном бараньими рогами головном уборе.

— Центральная фигура — сам Амон-Ра, — объяснила Амелия. — С одной стороны от него Исида, с другой — Нефтида. Еще дальше — Гор и Осирис. Но сосредоточьтесь на Амоне-Ра. Он и есть ключ.

Лучи солнца образовали над верхом стены и точно над головой бога идеальный полукруг. Свет становился все

ярче и ярче, пока вся фигура не оказалась окутана пурпурным сиянием. Мне показалось, что она превратилась в трехмерную и висит передо мной в воздухе. Я почувствовал себя бодрым и непобедимым.

Затем солнечный полумесяц прочертила тень. Это была птица, сокол. Он опустился на стену, выгнул шею и пронзительно крикнул.

— Мы вступаем во второй час. — Голос Амелии прозвучал словно раскатистое эхо. — Гор над нами. Он поведет вас в воды Осириса.

Она схватила меня за руку, и вдвоем мы начали трудный спуск по каменистому склону с другой стороны храма. Мы шли за соколом, перелетевшим на верхушки окаймлявших озеро пальм. В гуще деревьев нам пришлось продираться через подлесок, перелезать через стволы поваленных пальм, шагать по высохшим финикам. Наконец перед нами снова открылся горизонт, и мы вышли к кромке покрытого коркой соли озера. Сокол носился, как черная стрела, и, направляя нас, снова оказался впереди. Ноги утопали в болотной жиже, и ботинки вскоре облепили плававшие в мелких лужах пахучие водоросли.

За нами послышался треск, и я круто обернулся.

— Нас кто-то догоняет? — прошептал я Амелии.

Мы остановились и осмотрелись. Вдали, на фоне сумеречного неба у береговой полосы, мелькнули два луча фонарей. Их путь прерывался стволами деревьев и низким кустарником. Мне показалось, что лучи отражались в сверкающих глазах сотен прятавшихся в подлеске зверей. Я покрылся п о том от ужаса, и в это время ветерок донес до нас тихое бормотание — разговаривали двое мужчин. Я не сомневался, что узнал голос Уоллингтона, и больше не сомневался, что он идет за нами по пятам.

— Поторопитесь, и как можно тише, — чуть слышно приказала Амелия, снова взяла меня за руку и увлекла к привязанной к бревну лодке. Это оказалась местная фелюга из тростника с безжизненно висевшим на единственной мачте примитивным парусом и масляной лампой на шесте с другой стороны. С хлопаньем крыльев сокол опустился на борт, склонил голову набок и ждал.

Ночь, как обычно бывает в пустыне, быстро опускалась на землю. Горизонт освещал лишь далекий отсвет средневекового города Шали — редкая морось огоньков в тех домах, где еще сохранились жители. Я забрался в лодку вслед за Амелией. Она, стараясь работать как можно тише, отвязала веревку, зато моя неуклюжая возня была далеко слышна в ночном воздухе. Я пытался пронзить взглядом темноту, но никого не видел. Однако это не означало, что наших врагов там не было. Понимая, что чувства меня обманывают, я коснулся лямок, удерживавших за спиной рюкзак с астрариумом. Воображение превращало любую тень в сказочное существо, обострившийся слух не позволял определить, что близко и что далеко. Над нами взошла луна — три четверти испещренного кратерами диска. Она словно звала меня, и тысяча белых рук блестели и манили к себе. Амелия проследила за моим взглядом.

— Древние египтяне верили, что луна — промежуточная остановка возносящихся душ.

Во что я влип? Пригнувшись как можно ниже, я прекрасно сознавал, что мы отлично видны с берега.

Амелия оттолкнулась от бревна, сокол взмахнул крыльями, и мы, отчалив от берега, поплыли по мерцающей воде. Я нерешительно посмотрел на свою спутницу. Она словно выросла, обрела властность, и мне показалось, что ее лик озаряло сияние. Амелия подняла парус и объявила:

— Мы вступаем в воды Осириса.