Шальные деньги
Шрифт:
В мозгу бессистемно отплясывали воспоминания.
Ненависть.
Паола.
Ненависть.
Очко Радована.
Пендехо.
Таксист с беспокойством поглядывал на Хорхе:
— Друг, может, тебя проводить?
Хорхе отказался, мол, спасибо, я сам. Но просил обождать.
Бегом к Фахди. Ключи у Хорхе завсегда при себе — на случай, если вдруг понадобятся ключи от склада, упаковка или весы, хранившиеся у Фахди. Отпер. Позвал. Никого. Стало быть, сбылась голубая мечта Фахди.
К шкафу.
Хорхе искал не просто так. Месяц назад Фахди сам бахвалился, раскладывая перед ним с ЮВе свое добро. Чилиец нагнулся.
Пошарил в шкафу.
Достал дробовик. Открыл, отведя в сторону ключ затвора. Воткнул два патрона, толстых, точно клеящий карандаш. Еще жменю патронов сунул в передний карман джинсов. Карман оттопырился.
Спрятал ствол под курткой. Не придраться. Хорошо ходить с обрезом.
Такси ждет внизу.
Кайф на излете.
Закинулся остатками кокса, пока таксист заводил машину. Интересно, просек?
Дали по газам.
Халлонберген.
По балкону гуляет холодный сквозняк. Хорхе напоролся ногой на чей-то снегокат, опрокинул. Значит, по соседству с борделем живут обычные семьи с детьми.
Позвонил.
С той стороны кто-то отодвинул лепесток дверного глазка. Голос изнутри:
— Как звать?
Кажись, мамка. Хоть бы Златко не успел стукнуть ей, как говорил с Хорхе пятьдесят минут назад. Чилиец назвался кодовым именем Фахди. Был еще пароль. Знал и пароль.
Открыла. Вот она, мамка, в чудном прикиде — пиджаке, декольтированном со спины. На мордасах тонна штукатурки. Отврат.
Хорхе прикрыл за собой дверь. Зарядил с порога:
— Я хочу видеть Надю.
Мамка аж остолбенела. Сто пудов, в курсах.
Сказала с жутким восточноевропейским акцентом:
— Слушай, ее тут нема. Если это ты звонил до меня стотыщмильенов раз — можешь убыть.
Надо ж, как разозлилась. Нарочно понтится.
А у Хорхе реально крышу рвет. Кокс ударной волной накатывал на лобную кость изнутри. Будет уже этим сербам глумиться над ним.
Шагнул навстречу грымзе:
— А ну, манда с ушами, говори, где Надя, а то сейчас огребешь.
Децибелов в голосе маман заметно прибавилось:
— Да ты, блядь, кто такой?
Рык возымел действие — из недр коридора нарисовался Златко.
Мамка заверещала. Кричала, чтоб Хорхе убирался. Что он еще пожалеет о своем наезде.
Златко встал в тридцати сантиметрах от Хорхе, на версту разя перегаром. Сказал с расстановкой:
— Ты чё, не догнал по телефону? Тормозишь? Тебе же сказали, кончай вынюхивать. Пшел вон.
Типичный сербский гонор. Будто сам Мрадо сказал.
Заныла спина. Руки. Ноги.
Хорхе выхватил дробовик.
Н'a тебе, Златко.
Живота как не бывало. На его месте зияет сквозная дыра.
Позади на стене — кровавая каша.
Мамка завыла.
Н'a тебе, мамка. Голова с плеч. Мозги разметало по бархатным диванам.
Отдачей стукнуло в плечо. Да больно.
Открыл затвор. Сунул руку в карман. Перезарядил, дослав два патрона.
Из коридора выскочил мужик. С лица белее мела. Голый по пояс. В одних штанах, мотня нараспашку. Сам в шоке.
Выстрел. Мимо. В гипсокартонной стене дырень метр на метр. Пыль столбом.
Хорхе подскочил к мужику. Тот путался в спущенных штанах.
Рыдал. Умолял.
Хорхе стоял над ним. Приставив обрез к голове бедолаги.
Порылся в его карманах. Отыскал лопатник. В лопатнике права.
Прочитал вслух: Торстен Юханссон.
— Так, ты меня не видел.
Мужик всхлипывал, пластаясь по полу.
Только эти всхлипы и нарушали тишину в апартаментах.
— Давай свою мобилу. Лег на пузо. Руки за голову. Хочу одну темку пробить.
Мужик не шелохнулся. Так и валялся в позе эмбриона. Уткнувшись лицом в ладони, прижав колени к животу.
— Ты по-шведски не понимаешь? Делай, что говорят. Ну!
Мужик распрямился. Лег ничком. Пошарил в заднем кармане. Достал мобильник. Отдал Хорхе. Сложил руки на голове.
— Ты меня не видел, — повторил Хорхе.
Обошел номера. В одном нашел девку — сидела на корточках к стене передом, спрятав голову между коленей. Другая, не Надя.
Хорхе вернулся в холл. Даже не взглянул на месиво. Прошмыгнул мимо трупов. На кухню.
А там бедлам. Белый деревянный стол, стул с металлическими прутьями и мягким сиденьем. Сплошь в кофейных пятнах. На холодильнике магнитом пришлепнута реклама одной из халлонбергенских пиццерий. Сам магнит — агитка предвыборной кампании социал-демократов 2002 года.
На столе ноутбук. Как и думал Хорхе.
А главное — включенный. Хорхе сел на стул. Комп работал от сети. Задача: если выдернуть шнур из розетки, комп сразу сдохнет или переключится на батарею?
Что до компьютеров, Хорхе был тот еще чайник. Но чайник чайником, а даже он понимал, что девайс может быть запаролен на входе. Если да, облом — потом хрен откроешь.
Проблеск мысли посреди кокаинового душняка: надо валить отсюда, времени в обрез. Не наследить бы.
Вроде чисто.
Рискнул — выдернул шнур.
Глянул на экран.
Господь тебя любит, мой мальчик.
Комп не отрубился.
Скачками на выход. Через холл. Уже потянулся к ручке входной двери, вдруг где-то зазвонил телефон. Хорхе узнал рингтон: «Сони-Эрикссон», «Старый телефон» — так дребезжали старые дисковые аппараты. Чья-то мобила. Либо у гориллыча, либо у мамки, а может, у клиента или у девки. Проверил у клиента. Нет, не у него. Прислушался. Кровищи-то! Повсюду — на стенах, на полу. А, вот где. Звук доносился из кармана гориллыча.