Шаманский бубен луны
Шрифт:
Ася промолчала. Её мало волновал Стас, которого она не знала.
— Ты чего такая замороженная? Ты меня слышишь?
— Слышу. Какой Стас?
— Ну тупая, — Вера шлепнула себя по лбу. — Это я себе. Когда ты вчера с танцев убежала, я назло Сергею познакомилась с одним из спортсменов, ну, тех, которые дрались. Это был Стас. Он меня проводил и мы, между прочим, чуть не поцеловались.
— Поздравляю.
Вера, словно запнувшись, недоуменно посмотрела на подругу.
Не выдержав ее взгляда, Ася хмыкнула:
— Дальше-то что?
—
— Как все? — удивилась Ася, словно вместо принца на белом коне увидела их белые скелеты. — И стоила переться в такую погоду? Подумаешь, проводил, а завтра в школе, нельзя было рассказать?
Попрыгунья-стрекоза сложила крылышки на животе, промолчала. Похоже, она растратила весь пыл.
— Ну и холодрыга у вас, — сказала она, стянула с кровати одеяло, с явным удовольствием закуталась. Тут ее взгляд упал на отрывной календарь.
— Все считаешь?
Ася не ответила, открыла шифоньер и стала складывать вещи, которые горой громоздились на стуле. Если этого не сделать, еще пара тряпок и в комнате совсем не останется места для проживания. Между шкафом и диваном всего метр свободного пространства. И эту свободную зону Ася скрупулезно оберегала, пожалуй, как пожарник в целях безопасности охранял эвакуационные проходы во вверенных ему подразделениях.
— Семь? — пригляделась Вера к числу. — Значит, до дня рождения осталось семь дней? Подарков ждешь?
— Нет. Мать сказала, что купила на днюху сапоги.
— Еще пальто, кофту, трусы, — ехидно добавила Вера.
— Ага. За хорошие оценки. Учись, дочка, учись, инженером станешь! — спародировала Ася слова отца, попыталась закрыть створку переполненного шкафа, но дверца не держалась. Прижала спиной. Между створок застрял подол шубы. Ох уж эта шуба. Большущая, дорогущая. Занимала почти полшкафа и стоила четыреста рублей. Раскошелился брат матери, дядя Гена из Ташкента. Насколько Ася знает, мать шубу ни разу и не надела, боялась, что из-за шубы ее убьют. — Уж пусть лучше повисит здесь, целее будет, — ласково гладила она темный мех и добрым словом вспоминала брата. Он-то точно был знатоком женских сердец. — Женщина без шубы, — говорил он. — Как дом без крыши. Можешь не носить, но иметь обязана. А давайте выпьем за сто пятьдесят шкафов, в которых висят шубы. — Сто пятьдесят шкафов — это здорово, думала Ася, но им бы второй купить или выбросить половину барахла, но мать не желала делать ни того, ни другого. Ася отошла, тут же на пол вывалились отцовские брюки. Подняла, вернула на спинку стула.
Вера прятала нос в одеяле:
— Тебе хорошо, у тебя всего две четверки в аттестате.
— У тебя тоже две четверки.
— Угу, только вместо пятерок тройки, — обиделась Вера.
Ася присела рядом.
— Хочешь, я тебе помогу.
— Не хочу. Я замуж хочу. А мне школа — вот где. — Выгнула она шею.
— Послушай, Вера, ты же умница, красавица. Учиться можешь, но почему-то не хочешь? Екатерина Алексеевна из музыкалки до сих пор вспоминает твою одаренность, тонкий слух, длинные пальцы.
— Давай без нотаций, от мачехи надоели. Если я красавица, зачем мне учиться? Главное, удачно выскочить замуж, а там… а потом нарожаю ему кучу девчонок.
— Почему девчонок, может, это будут мальчишки? — Удивительно, но подруги впервые заговорила о детях.
— У меня теория. У сильных мужчин, обязательно рождаются девочки, а вот если рождаются пацаны, то значит женщина в семье слабая, а сыновья, словно подмога ей. А я хочу быть слабой, любимой.
— А муж чего? Он не подмога?
— Не порти мечты, — фыркнула Вера.
Дверь шкафа скрипнула — кофта матери повисла на рукаве, словно обняла полки. Ася выдернула рукав, сложила кофту в бесформенный комок, постояла, подумала, воткнула под гору подушек.
— Где ты такое вычитала?
Подушки накренились, Ася поймала их на лету.
— Нигде. Сама дошла.
— А если в семье сын и дочь?
На такой вопрос Вера не знала ответа и поэтому наехала сама.
— У тебя тоже одни девки будут.
— Это почему?
— Да с твоей нерешительностью любой мужик тебя свернет в трубочку и схавает.
Ася захлопнула дверцу, укутавшись в другой край одеяла, села рядом с подругой:
— В твоей теории дырок больше чем в сыре.
Вера подтянула ноги на кровать. Спорить с Асей не хотелось: дыры так дыры, черт с ними.
— Что мать сказала? — она явно намекала на синяк.
Ася глянула в зеркало на дверях шкафа.
— Еще не заметила.
— А отец?
— Че, отец. Сел на пирожки.
— Раздавил?
— Ну дак. — усмехнулась Ася.
— А пахнет вкусно.
— Наверное, новые настряпала.
— А в школу как?
— Со школой сложнее. Пробовала скрыть, весь тональный крем извела. Может, так? — Она, словно кошечка, выгнулась, выдвинула ящик письменного стола и достала самодельные темные очки. Еще летом закрасила оптику черной краской. Думала удались прекрасные солнцезащитные очки, но от краски на стекле появились отвратительные разводы, как на окнах общественного туалета.
Вера придирчиво присмотрелась) к очкам.
— Это в снег? Только привлечешь внимание. Может, платком перевяжешь, вроде как зуб болит.
Ася достала откуда-то из-под тряпок белый платок и легонько затянула его на затылке. Вера презрительно скривилась.
— Не повезло тебе, мать орать будет.
— Будет, — согласилась Ася, ясно представляя реакцию. Мать словно пыталась доказать свою родительскую профнепригодность. Отвратительная ситуация. Но зато пик конфликта будет пройден, все слова выговорены. Ожидание скандала хуже самого скандала. Сама допридумываешь то, что боишься услышать, кривишься, сглаживаешь силу несуществующего удара. Нагнетаешь, нагнетаешь, взращиваешь броню, стонешь от ее тяжести и вдруг понимаешь, что сложно простить себе трусость, сложно сбросить собственные ярлыки. Хочется заорать «я больше так не могу». Но вслух говоришь другое. — Лучше ничего не делать, может, не заметит, так, глядишь, и пройдет.