Шаманский бубен луны
Шрифт:
Глава 13
«Подымите мне веки»
Прошло две недели, а Алексей так и не объявился. Ася сидела у соседки с четвертого этажа тети Тони — играли «в дурака». Ася знала, что она работала в гараже отца, кем — неизвестно, замужем не была, летом всегда ходила в белых носках, а ноги у нее были настолько тоненькие, что носки на щиколотке не держались и норовили сползти на пятки. И еще она обладала превосходной привычкой угощать детей конфетами. Ася обладала дурной привычкой вытаскивать из ее почтового ящика сатирический журнал «Чаян», читала тут же на ступеньках. Однажды тетя Тоня ее застукала. Ася соврала, что ошиблась, тетя Тоня сделала вид, что поверила.
Ася осталась в «дураках» в пятый раз.
— Эй! — Тетя Тоня хлопнула картами по Асиному носу. — Влюбилась?
Тут Ася выдала себя с потрохами — разревелась. 'Хочешь, — говорит тетя Тоня, — расскажу, как я пропала от любви. — Не хочу! — Тетя Тоня задумалась, будто назло заговорила. — Мне пятнадцать,
Тетя Тоня вздохнула, перекрестилась, размешала колоду, начала выкладывать карты в ряд.
— Вот смотри. Это твой парень. — Показала на бубнового валета. — Зря ругаешь его, хороший человек, но дорожки у вас параллельные, в одну сторону движетесь, но без пересечения. Дама стоит между вами. — Тетя Тоня вновь перемешала колоду, выложила новый расклад. — Снова соперница. Видишь, крестовая дама, одна и та же. Вариант у вас проигрышный. У него невеста, небось?
Невеста! — На Асю рухнуло небо. И как она сама не сообразила. Как дура, прицепилась к мечте. А-ха-ха! Сегодня был последний день, последний шанс. Да кого Ася обманывает? Спортсмены уехали еще вчера. Наталья сказала, что вчера был обед в честь окончания сезона. Чтобы не расплакаться, Ася прикусила губу, собрала карты, размешала колоду, дала подснять тете Тоне, потом раздала по шесть под «дурака». Пока проигрывала, тетя Тоня продолжала терзать сердце.
— Я уж того, ради которого собиралась с моста уйти в вечность, позабыла. Страдаю, значится, теперь по господимчику. На мост кажный день бегаю, около парадной стою, откуда он в прошлый раз вышел. Пропал мой господимчик. А дня через три отпросилась у родителя со старшей сестрой на балет, попробуй на балет сходить одна, — один итог, папаня убьет! Потом в балете свово господимчика в офицерском костюме и приметила. Чувствуется в нем особая офицерская косточка. Звездочки на эполетах, неподражаемая осанка, прекрасный внутренний мир.
Сидит в ложе рядом с княгиней, запамятовала как зовут, Софья Владимировна, вроде — она в монокль глядит, неспешно с господимчиком беседует. Я ж втихомолочку побежала в ложу, подслушать. — Сударыня, милостивая государыня, Софьюшка! — Его слова к ней наполнены неподдельной нежностью и уважением. Он ее красиво так называет, она в ответ то на французском, то на английском чирикает, пытается говорить на русском, и видно, что не знает слов, не знает, как отвязаться от ухажера. Их общество прерывает лакей, приносит кофе в чашечке. Там кофею на полкопейки, но Софьюшка все равно обжигается, морщит губки, а мой господимчик вскакивает, — покорнейше прошу извинить, — за что вы извиняетесь. — Я в душе пепелю его гневом, а сама всем нутром ощущаю, как в руках Софьюшки вальяжный, импозантный, уверенный в себе офицер превращается в закомплексованного юношу. Он что-то говорит про долг перед Родиной, а она только веером от него отмахивается. Вышел он из ложи, сам, как веер качается, по стенке волочится. — Ух, думаю, щас с моста сиганет. Я к нему, с помощью, в белых перчатках ручки протягиваю. Благоуханный цветочек моего сердца меня увидел, мундирчик одернул и с другими офицерами напился в буфете.
В это время в прихожей затрещал звонок. Не закрывая карт и обмахиваясь ими, словно веером, тетя Тоня пошла открывать. Ступала как барыня, осанку держала гордо, как-будто на том балете присутствовала.
На пороге стояла Вера.
— Карты? — с ужасом протянула она.
— Проходите, Верочка, — велела тетя Тоня, а сама сникла, словно перышки собрала в кучу.
Вера прошла в комнату, ухнула на диван.
— Будешь? — показала тетя Тоня на карты.
— Я за Асей. — Вера сгребла колоду и стала раскладывать свой пасьянс. — Любит, не любит, к сердцу прижмет, к черту пошлет…– последнее выпадало чаще. Вера разозлилась, обратилась к Асе. — Наташка Бердникова пригласила на день рождения. Я сказала, что придем.
— Не пойду, — коротко брякнула Ася.
— У тебя же прошел синяк.
— Да, но губа еще нет. — Может и хорошо, что Алексей не приходил, а то бы точно подумал, что Ася травмоопасная, руки, глаза, губы.
Дом у Бердниковых был маленьким, как у синьора Тыквы из «Чиполлино». Две комнаты, кухня-прихожая. На весь дом два окна, две кровати — впритык между стенами. Одна входная дверь, одна перегородка, один стол, одна тумба с телевизором.
По настоятельной просьбе хозяйки в дом заходили по очереди. Первой зашла Ася. За ней ворвался морозный воздух, погнал дымку от жарких блинов по углам. В сковородке лучилась клякса, так случалось, когда выливали остатки теста. После того как свежий воздух разогнал синюю дымку, под низким потолком стала видна лампочка с апельсиновым оттенком. Она висела на витиеватом проводе так низко, что ее приходилось обходить по кругу. На столе в тарелке лежали дырчатые лепешки, щедро томленные сливочным маслом. Весь подоконник был заставлен блюдцами с малиновым, земляничным, клубничным, смородиновым вареньями, в одном — мед.
На втором подоконнике сидел белый кролик с красными глазами.
— Заяц! — закричала Ася и бросилась к окну.
— Кролик, — усмехнулась Наташа и предупредила. — Укусит.
Потом в дом с клубами пара зашла Вера — румяная, счастливая, шумная. Потом Валя Бородулина, — сразу ударилась плечом об умывальник, из носика в полупустое ведро с отходами брызнула вода.
Наташа ногой отодвинула ведро в угол, показала на комнату.
— Пальто в зал, на кровать.
— Наташ, можно я поглажу кролика? — попросила Ася.
— Можно пощипать.
— Не поняла.
— Можешь пощипать мех.
— Как это?
Наташа надергала пушистого облачка, сложила в стеклянную банку.
— Это, наверное, больно? — пожалела животное Ася.
Наташа подняла кролика за уши, всучила ей в руки.
Сразу почувствовала, как колотится его сердце, бухает, как пушка. Пахло от кролика навозом, шестью, сухой травой. Прижала к груди, принялась гладить: от носа до хвоста. Хвост жесткий, как камешек, уши распластаны по спине. Дрожал всем телом. Ася не знала, как успокаивать животных, чмокнула в нос, вернула на подоконник.
— С парнями надо целоваться, а не с кроликами, — фыркнула в усмешке Таня Компотова.
— Ты о чем? — Асе стало ужасно неловко, словно ее застали за постыдным разглядыванием порнооткрыток, тех самых, которые Таня однажды притащила в школу. Это было фото с фото, плохого качества — размытые силуэты дородных дам во всей неприкрытой красоте. Честно говоря, Ася залипла, немного возбудилась и все такое. Таня, заметив интерес, вдруг спросила у Аси, знает ли она что такое секс. — Конечно, это шесть в переводе с английского. — Прочитала в Таниных глазах «дура», удивилась мысленно пересчитала — уан(один), ту(два), фри(три), фо(четыре), файв(пять), секс(шесть), — повторила: Шесть! — хотя спорить не стала, английский она знала плохо. — Таня насильно подарила Асе грустную даму, развалившейся на ложе, в подушках с шелковыми кистями. Лицо видно плохо, а все остальное очень даже отчетливо. Ася фотографию спрятала под дырчатой доской дорожных шахмат. Туда мать точно не залезет. Теперь у Аси появилась настоящая женская тайна. Сколько раз представляла, что фотку найдут и как ей будет страшно, стыдно, сколько раз порывалась выбросить, и уже стала забывать о ней. Случай испугаться представился. Саша скучал. Поковырялся в письменном столе Аси, нашел маленькую белую коробку дорожных шахмат, а так как умел играть только в шашки, легко расставил шахматные фигуры в шашечную позицию, позвал Асю. Вот вечно брат ее подставлял. Ася так испугалась, что попыталась отболтаться, сбежать. — Да пару раз — в уголки! — Ну если пару раз, да в уголки, — сделала первый ход, воткнула белую пешку в дырку черного квадрата. Саша быстро проиграл. А потом проиграл еще раз десять. — У тебя неправильные шахматы! — вдруг разорался он и стал трясти коробочку. Но шахматы дорожные и просто так не вытряхивались. И все равно Ася испугалась до одури. Там же запрятана ее постыдная тайна. Брат в дырке заметил разноцветность, стал ковырять подложку. — А вот этого делать не надо, — смутилась, с шахматами убежала в комнату, ножницами отколупнула дырчатую платформу, выудила фотку, стала рвать дородную даму на кусочки. Вся беда в том, что брат уже стоял сзади и видел ее экзекуцию. — Это то что я думаю? — потянулся он к обрывкам. — Да, щас прямо так я тебе и призналась, что это зарубежное порно и оно ее будоражит. — Утопила «даму» в унитазе, а на следующий день на письменном столе обнаружила кусочек фотобумаги с волосатым треугольником, четко определила часть тела. Спокойно лежала на виду, а ведь мать с утра поливала цветы и не обратила внимания.