Шаманский бубен луны
Шрифт:
Артем собрался уходить, а тут подскочила девица в зеленом платье, видимо, решила согреться в движении: где-то он ее видел, но не вспомнил. Она улыбалась, кружила вокруг, словно мумифицировала Артема. Хвасталась, что один голубь ее. Вновь присмотрелся к обоим или обеим, пофиг, все равно не помнит.
— Я Света! Света Светличная! — заглядывала она ему в глаза и искала в его памяти свой прекрасный портрет. — Но как же!? Мы с тобой на «А ну-ка, парни!» жюрили, Слет юных исследователей, Партизанскими тропами войны… — искренне расстраивалась она и тянула ручки.
На ее ласковое прикосновение тело Артема взорвалось стояком. Как культур-мультур человек, он вежливо отцепился, откланялся, драпанул вон.
На улице пылающие щеки охладил охапками снега, три пригоршни — сжевал. А потом и вовсе началась фигня. Увидел посреди дороги тело человека, фуфайка задралась, поясница голая. Артем подошел ближе — разит недельным похмельем! Вот нафига такого спасать? Какой из него строитель коммунизма! Лежак так надрючился, что до чертиков был невменяем, Вроде, в отключке, а сам задом ерзает, к теплу тянется — это недавно лошадь с санями прокатила, вот и оставила кучу теплых даров. Видать, хмурной с этих саней и свалился, а возница не заметил, укатил.
Подрулила машина. Вышел милиционер и давай попинывать лежака: вставай, мол, алкашня сраная. И сразу понятно, что его не слышат и не видят. Алкаш, видимо, опытный попался, понимает, если милиция не подберет, замерзнет. Тут второй милиционер дверью хлопнул, узнал забулдыгу, — муж его бывшей невесты. Хороший был пацан, и вот скатился. За шиворот дернул: — Лексий, вставай! — А потом напарнику. — Куда его? Домой или на «железку» (вытрезвитель)? — Чутка между собой поспорили, до железки ближе, но там сегодня и так лежат в три яруса. А тем временем лошадиные дары вовсе остыли. Алкаш застонал, для сугреву своим опростался. Стали грузить его в кузов, а он уж задубел, — не гнется, не ломается. Прямо так в позе зародыша и бросили на пол. Тут бы дверь закрыть и торопиться дальше, но как назло замок морозом заклинило. Милиционеры чертыхались, шлепали дверью, проклинали работу.
Артему, конечно, интересно за этим наблюдать, вроде не первый раз видит, а что дальше, не знает. И тут пришла ему в голову прекрасная мысль, а, что если… кажется, нащупал удачную тему для сочинения. Ведь он еще ни разу не писал про вытрезвитель. Не знал, дурак, в какую пропасть валится.
— Э-э-э… это м-м-мой товари-р-р-ищ, — застонал Артем, и даже валенком кинул в милиционера и давай куражиться. — Салабоны, шпаляры… И так удачно сыграл пьяного, что милиционеры всерьез поверили, опечалились за возраст, радушно скрутили сосунка, башкой сунули в кузов и в сердцах захлопнули дверь. Артем, конечно, в первую минуту испугался, стал колотиться в окошко с решеткой…
На крыльце картинной галереи стояла Светличная и все видела, но подробностей не слышала. На милиционеров сразу озлобилась, помчалась за машиной. Примчалась в ближайший опорный пункт, оттуда ее послали в другое место, оттуда в другое. А Артема уже раздели догола, что-то за него написали, подписали. Он доказывал, что пошутил, трезв, как стеклышко, но его шутку не оценили, пихнули в темную комнату.
Холодрыга, зубы, как палочки барабанные. Заревел Артем от обиды, калачиком на железной сетке свернулся и до утра не сомкнул глаз.
Через два дня из милиции в школу пришел протокол задержания. Крюкова Риата Георгиевна вызвала Артема в кабинет, долго слушала, усмехалась, улыбалась. Все поняла, но на обсуждение Совета дружины вопрос Артема все-таки вынесла.
— Нам поступил сигнал. И мы должны на него реагировать, — привычно одернула пиджачок директриса и сквозь очки посмотрела на всех членов Совета дружины. Сегодня мы должны обсудить недостойное поведение ученика нашей школы Артема Гришковца. Ему этим летом поступать в МГУ. И только от вас зависит, какую характеристику ему напишет школа.
Момент, конечно, напряженный. Гришковца жалко, но, если ему простить, какой получится пример остальным. Сейчас все валом повалят за интересом по тюрьмам и вытрезвителям.
Артем стоял бледный, крутил пальцы, жал кулачки. Непривычно ему в роли чуханщика посреди кабинета пионервожатой, понимал, что сейчас вволюшку отыграются, нагадят в душу.
— Ну, Артем, — настаивала Крюкова, — слушаем вас. Как мы дошли до крайности и не смогли совладать с собой. Неужели во времена нестабильности, агрессии, вооружённых конфликтов, — это, к сожалению, краски наших дней — неужели необходимо соответствовать представителям чуждых нам убеждений. Я надеюсь, весь коллектив поддержит мою точку зрения.
И Риата Георгиевна почему-то посмотрела на Асю. И Ася кивнула.
— Мы должны уметь четко разграничивать, делать важный акцент, видеть разницу между нами и ими. Наши ошибки не должны служить инструментом в руках чуждых нам государств. Политика партии призывает нас к созиданию. Я предлагаю Артему Гришковцу признать свою ошибку и направить свою энергию в русло соразвития. Иначе я первая не подам руки Артему.
Артем глубоко раскаялся, пообещал больше не попадать в вытрезвитель. Его сразу простили.
Ася вышла в коридор из кабинета пионервожатой и наткнулась на Светличную. Асе даже в голову не могло прийти, что она ожидала Гришковца. Он вышел, она кинулась ему навстречу.
— Ну что? Как?
— Да нормально все, — отмахнулся Гришковец.
Светличная подхватила его за руку, потащила по коридору.
— Переходи к нам в школу.
— Зачем?
— У вас дурацкая школа, дадут дурацкую характеристику, а тебе в МГУ поступать. — Она мило улыбнулась Гришковцу. Улыбнулась не как симпатичная девушка, а как молодая самочка. Не та девочка, не та любимая, которую боготворил Шилков, а алчная, расчетливая стерва, гордая притворщица. Такой ее запомнила Ася.
Ася мыслила радикально. Она шла по коридору с четким намерением рассказать все Шилкову. В его башке любовь, уважение, сострадание, прощение, честь, достоинство. А у той — ничего светлого, сгусток величайшего зла. Пусть подумает. Нет, она не будет призывать Шилкова бросить Светличную, но пусть он знает, и пусть сам примет решение ее бросить.
Когда зашла в класс, Половинка неприязненно посмотрела на Асю. Ася наклонила голову и прошла к своей парте.
Половинка проводила очередное анкетирование. Собирая исписанные листы в ровную стопку, легкой походкой перемещалась вдоль рядов.