Шаманский бубен луны
Шрифт:
Класс потянулся маковой россыпью. На пути стеной лежал дорожный отвал, его пришлось покорять «боковой лесенкой». На верхотуре командовали Кропачев и Парфенов — подавали палки, хватали за руки, подтягивали.
— Что ж я на горку не взберусь? — усмехнулась Половинка и тут же потеряла одну лыжу. Лыжа задом покатила навстречу рейсовому автобусу. Автобус остановился, лыжа уплыла под днище. Водитель открыл окно, по губам видно — ругается. Подбежал Палаускас, поздоровался с водителем за руку.
Водитель закурил папироску, усмехнулся над растерянной Половинкой. Видно же, что пришлая. Даже на сугроб не может взобраться, топчется, как пуганая лань. Одна нога в лыже, вторая висит в воздухе, проваливается в снег. А бабёнка ничего, красивая. Глаза голубые, щеки розовые, коса желтым веником по спине плещется.
— Слышь, Серега, — обратился водитель к Палаускасу. — Кто такая?
— Наша класснуха.
— Как зовут?
— Э-э-э… Половинка.
— Из Углеуральска что ли? — пошутил водитель. — Замужем?
— Кажется нет.
— Познакомь.
— Пошли.
— Не сейчас. Я вроде как не готов, нашиприться не мешает. Чего преподает?
— Английский.
— Английский так английский. — Водитель выбросил папироску, завел двигатель, окно не закрыл. Ему уже не казалось, что на улице жутко холодно. — Гутен морген, гутен так, бьют по морде, бьют и так! Бестия! Убила в сердце! — Водитель еще полчаса чертыхался, вглядываясь в пустую лыжню, черную тайгу, которая вместо него обнимала девицу с белоснежной улыбкой, заливистым хохотом. Водитель уже понимал, что этот смех будет преследовать его всю жизнь, и еще он знал, что сегодня по блату купит синий кримпленовый костюм, черные лаковые туфли, выучит стихи Пастернака. Если надо, он выучит английский, Шекспира в подлиннике, чтобы эта одинокая Половинка оказалась его второй половинкой. К следующей зиме надо будет купить ей шубу. Планы, конечно, наполеоновские, но хотелось совершить подвиг ради нее…А как, кстати, будет Половинка по-английски?
Половинка шагала по лыжне с поразительной неуклюжестью. При каждом движении высоко поднимала лыжу, ставила далеко вперед, ровно в снежную канавку. Палки жили произвольной жизнью, натыкались на стволы деревьев, смахивали с ветвей снег, застревали в корнях.
Угрюмые девятиклассники плелись следом, кто-то не выдерживал, шустро обходил по целине, удобно встраивался в лыжню, быстро пропадал впереди. Под их лыжами и палками многочисленные снежные барханы неохотно таяли мыльной пеной. Половинка с невиданной кротостью провожала спины школьников, топталась дальше.
Ася тоже обогнала. У кривой березы свернула в перелесок, пересекла его, треща ветками, и вышла на крутой и неровный склон, заваленный камнями. Над склоном громоздилась скальная гряда Крестовой. Эрозия не пощадила и ее. От кислотных дождей, ветра, перепада температуры, гора таяла и рассыпалась.
Очень часто издалека казалось, что Крестовая затянута серой дымкой, седым туманом, однако подойдешь ближе — серость пропадала. Теперь можно было увидеть белые камни, зеленую хвою. Из-за Коксохима воздух над тайгой был загрязнен, переполнен сбросами, отсюда и возникала путаница с туманом. Из-за химии вода не могла образовывать низко висящие облака, быстро просыпалась на землю дождем или снегом.
К тому времени Кропачев успел взобраться на скальную громаду. Он поорал в небо, кинул камешком в одноклассников, перешел на другую сторону, отсюда самые роскошные виды на тайгу. Для окончательной остроты момента подошел к самому краю. Масштаб местности завораживал. Слева — из края в край — таежную шубу подпоясывал белый пояс Косьвы.
Ася еще никогда зимой не взбиралась на вершину Крестовой.
— Мурзина, — позвал Кропачев с верхотуры. — Давай сюда!
Буквально взлетела до крайней точки. За многие века северная сторона горы превратилась в отвесный обрыв и…и отсюда тайга оказалась такой же привычной, как и оттуда, с подножья, ну может, чуть выше и дальше. Но все такое же печальное состояние. Впереди пропасть бесконечного сумрака и нерушимости. Появилось солнце, заслонило небо, а под ним на ледниковых кристаллах преломлялись и фантастически отражались уцелевшие лучи.
Половинка поднимались до вершины чуть ли не до обеда. Она оказалась тихоходна до безобразия, все пожалели, что решились ее взять. По пути Половинка раз пятнадцать рухнула в снег, вся обросла ледяными колтунами, варежки вообще пропали под налипшим снегом. Теперь они не согревали, а скорее морозили голые руки. Палаускас терпеливо сопровождал. Уже пожертвовал свитером, шарфом, заставил съесть пригоршню бледно-зеленого мха. К подножию Крестовой горы Половинка добралась изможденная, молчаливая, счастливая. От жаркого дыхания на отвороты шапки нарос иней. Не снимая лыж, устроилась задом на голом камне. Сквозь снег корчился хилый сухостой. Он словно пытался согреться в праздничном танце, ломал перемороженное тело, терял ветки. Отовсюду сквозило, будто бы колдовское дыхание всех ветров мира тушило именинные свечи. Стена Крестовой горы растянулась гигантской пирамидкой с бурыми пятнами лишайника, с едко желтыми железно-минеральными прослойками.
— Как же вам повезло, — сказала Половинка, расстегнула куртку, сунула в рот пригоршню снега. Это было чрезвычайно рискованно. Ветер трепал ее мокрые волосы, тонкая цепочка с серебристым знаком «Овна» криво прилипла к влажному горлу. Половинка вновь потянулась за снегом, стала глотать, не согревая во рту.
Все переглянулись.
— Зря вы так, — осторожно предупредила Ася, — заболеете.
— Я пока плелась за вами, перевлюблялась во все деревья, кусты, заячьи следы… — улыбалась она, потом виновато добавила. — Я из Бугульмы, а там степь бескрайная и я бескрайне скучаю по маме. А тут красиво и спокойно, как дома.
Все молчали, глядя друг на друга. Никто не понимал ее восторга: ну лес, ну снег, ну тайга. Чего так подступилась?
— Кропачев, поможешь мне взобраться на скалу? — попросила Половинка.
— Ага, — заторопился он, протянул руку.
За время, пока Половинка поднималась, погода на вершине сильно поменялась. Пошел снег. Он валил крупными хлопьями и не думал переставать.
Половинка ступала шаг за шагом за Кропачевым. Вопреки всеобщим сомнениям Половинка на гору вскарабкалась легко — без лыж куда сподручнее, даже на подъем. Голые камни отнимали меньше сил, чем проминающаяся снежная лыжня. Единственная опасность — поскользнуться. Несколько раз ее лыжные ботинки срывали тонкий слой влажного мха, и нога предательски уходила куда-то в сторону или вниз.
Потрясенная видами, Половинка стояла на вершине хребта, подняв лицо к небу. Она даже не могла произнести ни слова, только вдыхала, внимала, поглощала. В воздухе, под сильным ветром, трепетала ее длинная коса и, словно стрелка, кружила в разные стороны.
Долго смотрела вниз, где хорошо просматривался лес. Небо хоть и чистое, но абсолютно непрозрачное, заполненное снежной тенью.
При спуске Половинка метра три проскользила на пятой точке, больно ударилась коленом о камень. И все равно быстро вскочила, засеменила вниз, хватаясь за камни и мох.