Шандор Петефи
Шрифт:
Петефи хотел уничтожить этих «обезьян», корчивших «байронические гримасы», не только потому, что ему была противна стая бездарных виршеплетов, подбиравшая крохи с его стола и с визгом и тявканьем мчавшаяся по его следам. Петефи написал это стихотворение тогда, когда он уже понял, что на мир надо не гневаться, а его следует преобразовать. И не случайно создал он после этого тоже программное, но уже прямо революционное стихотворение «Мои песни».
Название «Тучи», которым поэт озаглавил целый цикл своих стихов, глубоко верно и оправданно для всего этого периода его творчества. Это были, казалось, те тучи, что заволокли на время ясный, сияющий облик поэта. Как только Петефи нашел истинный путь, путь борьбы, как только он окончательно понял, с кем надо бороться, настроение, проявившееся в этих стихах, окончательно исчезло.
А так как Петефи был воплощением душевного здоровья и оптимизма, то эта мрачность, пессимизм ушли, не оставив даже малейшей трещины в его душе. Могучая река его творчества устремилась дальше, теперь уже сокрушая все, что преграждало ей путь. Петефи осознал, что бессильный гнев ни к чему доброму не приведет, понял,
Петефи наложил печать своей индивидуальности на всю венгерскую поэзию. Как поэту ему свойственны необычайная многосторонность в восприятии мира, горячая отзывчивость на каждое движение жизни, безудержный полет фантазии, стремление каждое значительное явление человеческой жизни или природы исчерпать до конца, раскрыть в массе поэтических определений, обрисовать всеми красками, имеющимися на палитре у художника.
Одной из отличительных черт поэзии Петефи является многообразие настроений и фантазии, богатство и полнота чувств. Поэт способен в одном лирическом стихотворении провести читателя через целую гамму ощущений и ассоциаций, подчас самых противоположных. Эти мгновенные перемены и переходы всего роднее ему и в природе, на них он откликается горячей всего.
Касаясь характера фантазии и поэтического воображения Петефи, нельзя не вспомнить великолепных слов Горького в статье «О том, как я учился писать». Горький писал о своем отношении к художественному раскрытию природы: «…познание… — есть мышление. Воображение тоже, в сущности своей, мышление о мире, но мышление по преимуществу образами, «художественное»; можно сказать, что воображение — это способность придавать стихийным явлениям природы и вещам человеческие качества, чувствования, даже намерения».
У других великих художников мы можем найти немало тонких суждений 0 том, что такое поэтическое воображение, но формула Горького нам особенно близка потому, что в ней выражено активное, творчески созидательное отношение художника к жизни, природе. Горький говорил: «Человек придает всему, что видит, свои человеческие качества, воображая, вносит их всюду, во все явления природы». Такое же очеловечивание природы (антропоморфизм) свойственно и художнику-демократу Петефи. Его поэзия проникнута стремлением активно вмешиваться во все происходящее вокруг и удивительной динамичностью в изображении жизни человека и природы.
Ах, был бы я птицей летучей, Я в тучах бы вечно летал, А был бы художником — тучи, Одни только тучи писал, —так начинает он свое превосходное стихотворение «Тучи» и как зачарованный рассказывает о переменах в их облике:
Нередко я видел когда-то, Как плыли они на закат И спали в объятьях заката, Как дети невинные спят.Затем поэт видел их в гневе, когда, могучие,
Нависнув стеной грозовой, Как дерзкие воины, тучи Ветра вызывали на бой.И память призывает на помощь воображение поэта:
Я видел: забрызганный кровью, Всплыл месяц, как мальчик больной, И тучи сошлись к изголовью — Сестер перепуганных рой.Раскрывая загадку своего влечения, поэт, наконец, признается;
За что ж я поток их суровый Принять в свою душу готов? За то, что всегда они новы И стары во веки веков. За то, что на странниц летучих Похожи порою глаза: В глазах у меня, как и в тучах, И молния есть и слеза.Петефи стремится все раскрыть в полноте и многообразии Любовь для него — и «слез водоворот», и «темный лес», и «страшная чаща»; в «сто образов» поэт облекает и любимую и самого себя, бесконечно влюбленного:
Сто раз тебя вижу другой, Ты остров, и страсть омывает моя Тебя сумасшедшей рекой. Другой раз ты, сладкая, милая ты, КакВот этот размах фантазии, эта нетерпеливость, стремительность, не знающая удержу, и характерны для Петефи.
Его воображение одну за другой рисует картины, проникнутые самыми различными настроениями, но с каждой новой картиной у читателя крепнет ощущение, что поэт остается неизменно верен одному, все углубляющемуся чувству:
Стал бы я теченьем Горного потока, Что спадвет бурно Со скалы высокой. Только пусть любимая Рыбкой серебристой Вольно плещется в струе, Трепетной и чистой. Стал бы темным лесом У реки широкой, Бился бы ночами С бурею жестокой. Только пусть любимая В чаще приютится И в ветвях зеленых песни Распевает птицей. Стал бы старым замком На горе отвесной, И манила б гибель Радостью чудесной. Только пусть любимая Хмелем-повиликой Заструится по руинам Средь природы дикой. Стал бы я лачугой, Спрятанной в ущелье, Чтоб дожди струились По стенам сквозь щели. Только пусть любимая В уголке заветном День и ночь пылает ярко Очагом приветным. Стал бы тучей грозной, Что висит над кручей, На куски разъята Молнией гремучей. Только пусть любимая В сумерках не тает И вокруг печальной тучи Пурпуром блистает.Такой полет поэтической фантазии мы можем встретить далеко не у всех даже величайших поэтов мира. Причем прелесть этих стихов именно в том, что здесь не пустая игра образами, что все они основаны на глубоком чувстве. Об этой главной черте своей души и дарования лучше всего говорит сам Петефи в знаменитом стихотворении «Мои песни»:
Часто я, задумавшись, мечтаю, А о чем, пожалуй, сам не знаю. И витаю над родной страною, И над всей поверхностью земною, И такая песня вдруг родится — Лунный луч как будто серебрится.