Шанхай. Книга 1. Предсказание императора
Шрифт:
— В начале века маньчжурский император запретил европейцам доступ в Поднебесную империю. За двадцать лет до этого нас, иезуитов, вышвырнули из Пекина, прогнали в отдаленные районы страны и запретили приближаться к большим городам. Многие из нашей братии умерли в безвестности. Почти каждый подвергся пыткам.
Ричард посмотрел на маленького убогого человечка. Может, его тело скрючилось именно в результате маньчжурских пыток?
— Откровенно говоря, никто из нас не преуспел в обращении сколько-нибудь значительного количества местного населения. — Он улыбнулся застенчивой улыбкой и сменил тему. — Наконец в ответ на ропот со стороны англичан — а они, как нация, являются нытиками и слабаками — император издал эдикт. Он открывал заморским дьяволам, фань куэй, доступ в Срединное царство с целью торговли, но только через сложную систему речных водных путей, ведущих через Бокка-Тигрис к Кантону. — Он показал дельту Жемчужной реки на карте. — Пришельцам с Запада было запрещено ступать на священную землю Китая везде, за исключением небольшого участка Кантонского залива, прямо позади Тигрова острова.
Брат Мэтью показал еще одну точку на карте.
— Велик ли Кантон?
— Он больше, чем Калькутта и Лондон, вместе взятые.
В Лондоне Ричард не бывал, но Калькутта по своим размерам значительно превосходила Багдад, поэтому он был впечатлен.
— В Кантоне китайцы разделили торговцев на «фактории» по национальному признаку. Фань куэй в их факториях дозволялось иметь дела только с торговцами Хонг, которые приписывались к ним пекинскими властями. Торговцы Хонг грабят дураков как хотят, причем — с благословения Пекина, поскольку изрядный процент награбленных денег, поднимаясь по Великому каналу, попадает в сундуки пекинских чиновников. Но торговцы Хонг являются не только их торговыми представителями, но и сторожевыми псами. Заморским дьяволам категорически запрещено общаться с теми, кто обладает реальной властью, с мандаринами. Хонг находятся между молотом и наковальней. С одной стороны, они обязаны делать деньги для Пекина, с другой — несут персональную ответственность за действия не только фань куэй, но и каждого слуги, переводчика, повара или работника, которых они предоставляют заморским дьяволам.
— Как это? — удивился Ричард. — Каким образом они могут нести персональную ответственность?
— В Китае все так устроено. Каждый человек несет ответственность перед кем-то еще. Если крестьянин что-то натворил, мандарин наказывает и самого крестьянина, и деревенского старосту, который отвечает за поведение сельчан. Публичные казни здесь — обычное дело. Широко применяются также колодки и мельничные жернова.
После того как брат Мэтью произнес последние слова, лицо его потемнело.
«Так вот какого рода пытку пришлось испытать иезуиту», — подумал Ричард.
Ему приходилось слышать об этих жестоких наказаниях, но только в общих чертах. Он знал лишь, что провинившемуся надевали на шею тяжелый мельничный жернов или деревянные колодки и оставляли так до тех пор, пока его не помилуют.
— Опиум деформирует всю систему социальной ответственности в Китае. Поскольку власти предержащие так или иначе завязаны на опий, кто в случае чего будет наказывать нарушителя? И помни, сын мой, опий — от лукавого. Он порождение дьявола.
Ричард несколько секунд обдумывал услышанное, а потом заметил, что маленький иезуит смотрит на него как-то по-новому.
— Не делай дьяволову работу, Ричард Хордун. Не делай дьяволову работу.
Внезапно в его мозгу вспыхнули слова старого индуса: «Брат убьет брата». Затем еще и еще раз. Проклятие старика, снова и снова звучавшее в ушах, сотрясало все его тело. Он закрыл глаза, сжал кулаки и стал ждать, когда это пройдет.
— Вы в порядке? — осведомилась хозяйка опиумной курильни.
Ричард кивнул, отодвинул в сторону дневник и дрожащим пальцем указал на свою пустую трубку. Хозяйка положила в чашечку разогретый шарик опия и подержала трубку над жаровней. Из трубки потянулся заветный дым, и Ричард стал жадно вдыхать его.
Ричард не видел, как женщина положила ему в трубку третий шарик. Его черты исказила безумная улыбка. После четвертого шарика он уже не мог сдержать смех.
— Что смешного? — спросила Цзян, хозяйка курильни.
— Я просто подумал…
— Подумали о чем, сэр?
— Подумал, сообщил ли кто-нибудь в Англии или вообще в мире ее королевскому величеству, самой могущественной женщине в мире, о том, что, поставив свою подпись под Нанкинским договором, она стала сестрой маньчжурского императора и… и… — он стал запинаться, потом снова обрел контроль над речью и закончил: —…и тетушкой Луны.
Курильня наполнилась смехом, вырвавшимся из груди Ричарда.
Цзян скрылась за шелковой занавеской, где ее ждали потомки Телохранителя Первого императора и Конфуцианца. Все трое слушали хриплый смех Ричарда Хордуна и были весьма довольны.
Белые Птицы сели на воду. Первая часть Договора Бивня была выполнена.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава семнадцатая
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ, ЕГО БРАТ И ЕГО ПЛЕМЯННИК
Шанхай. 1842 год
— Ты знаешь, кто я, — проговорил высокий мужчина с татуировкой кобры на тыльной стороне ладони.
Молодая женщина, его невестка, переложила младенца так, чтобы он смог сосать другую грудь, затем кивнула.
Высокий мужчина посмотрел на темные полированные полы и разнообразную мебель, составлявшую обстановку этого дома.
«Немало добра они нажили», — подумалось ему.
— Где он?
— Мой сын…
— Мой племянник, — перебил он ее. — Мой племянник принадлежит мне так же, как…
— …Мой муж мог принадлежать тебе.
— Если бы время было на нашей стороне, а мой брат был бы моложе, тогда — да, это был бы он. Речь идет о договоре, заключенном давным-давно.
Молодая мать крепко прижимала к себе младенца. По крайней мере, этот принадлежал только ей. Он останется при ней, вырастет и, если понадобится, отомстит за своего брата.
— Где мальчик?
Голос мужчины прозвучал в тишине комнаты ударом хлыста. Женщина подняла глаза и посмотрела вбок.
Мальчик сидел на высоком и красивом лакированном шкафу.
Высокий мужчина улыбнулся.
«Хорошо», — подумал он, а затем жестким тоном позвал:
— Ко мне, мальчик.
Без колебаний и с ловкостью акробата мальчик соскользнул со своего насеста и подошел к мужчине.
Женщина подалась вслед за сыном.
— Не надо, мама. Такова моя судьба. Как и у всех перворожденных сыновей этой семьи, начиная с древних времен.