Шанхай. Книга 1. Предсказание императора

Ротенберг Дэвид

Ричард повернулся и пошел в заднюю часть большого зала. Макси последовал за ним.

— Эй! Что это было, братец?

— Этот аукцион — сплошное жульничество, Макси. Врассуны были намерены заполучить участок любой ценой, я лишь сделал так, чтобы цена была повыше. Аукционист — их человек, порядок выставления участков на торги — их идея. Здесь все заранее подстроено.

— Так мы будем покупать хоть какую-нибудь землю? Мы же собирались построить здесь магазин.

— Мы это сделаем, Макси, но только не по гнилым правилам Врассунов. Кроме того, пока не выплачен остаток долга «Барклаю» за те долбаные пароходы, которые мы потопили, у нас не так много наличных, с которыми можно работать. Поверь мне, Макси, сейчас у нас нет

такой уж острой нужды в земельной собственности. Мы можем использовать Чэня в качестве компрадора, [35] он же предоставит столь нужный нам выход к воде через принадлежащие ему причалы. В данный момент деньги нужны нам для других, более важных дел. Возможно, лет через десять мы выкупим эту дорогую недвижимость за гроши, а пока побережем деньги и будем покупать только то, что стоит дешево.

35

Компрадор — в колониальных и зависимых странах: местный торговец, предприниматель, посредничающий между иностранным капиталом и национальным рынком. (Прим. ред.)

Именно это и делал Ричард, пока день не перешел в ранний вечер. Денты и Олифанты сражались друг с другом, «Джардин Мэтисон» схлестнулась с Врассунами за лучшие участки земли, и даже школьная дружба между Дентом и Маккалумом из «Джардин Мэтисон» не помешала им сцепиться в схватке, упрямо повышая цены на участки, которые они возжаждали. «Возжаждать» — самое подходящее слово для того, чтобы описать чувства, владевшие участниками аукциона.

Когда последние были готовы прерваться на обед, склад неожиданно для всех наполнился ревом труб, гулкими ударами гонга и звоном цимбал. Дверь распахнулась и, сопровождаемый всей этой какофонией, в зал вошел мандарин в конической шапочке со свисающей с шеи пайцзой [36] — табличкой, на которой золотыми иероглифами была написана высокая должность сановника. Из всех присутствующих один только Ричард знал: лиловое одеяние из чжэньцзянского шелка — знак того, что сановник явился сюда прямиком от маньчжурского двора в Пекине. Рядом с ним шел молодой китаец хань.

36

Пайцза — верительная пластина или бирка, выдававшаяся китайским правительством. (Прим. ред.)

Мандарин заговорил голосом, полным ярости. Молодой человек пытался переводить его слова на английский, но его лингвистических познаний явно не хватало. Было ясно одно: мандарин недоволен. Очень недоволен.

— Объясните его мандаринскому сиятельству, — подскочил к Ричарду человек Врассуна, — или как там его называют, что здесь происходит совершенно законный, санкционированный властями аукцион, и он не имеет права вмешиваться в…

— Сам объясняй, — огрызнулся Ричард. — Или язык отсох? Вон он, прямо перед тобой. Подойди и объясни.

— Но он не говорит…

— По-английски? Правильно. И его переводчик, видимо, тоже. А с какой стати они должны говорить по-английски? Это мы находимся в их стране, а не они в нашей.

— Скажите ему, Хордун! Мистер Врассун не потерпит никаких задержек.

— Хочешь, чтобы я поговорил с его превосходительством?

— Но ты единственный среди нас, кто знает здешний язык, приятель.

— Хорошо. — Ричард улыбнулся и медленно направился к посланнику маньчжурского императорского двора.

Охранники быстро загородили своего господина, выставив вперед оружие. Ричард замедлил шаг. В зале воцарилась редкая для Китая тишина, нарушаемая лишь уличным шумом, доносившимся через открытую дверь. Поднявшийся ветерок залетел в помещение склада. Ричард ощутил запах реки и грязной низины Пудуна. Затем он унюхал еще кое-что. Кое-что очень знакомое. Сладкий запах опия, исходивший от самого мандарина.

Ричард мысленно улыбнулся, а затем отвесил поклон и поблагодарил сановника за то, что тот удостоил их собрание своим высоким присутствием. Мандарин посмотрел на него, а затем указал на пол.

В воздухе повисло напряжение. Мандарин требовал совершить традиционный полный поклон — то, чего до сегодняшнего дня не соглашался делать ни один европеец.

Атмосфера все более накалялась. Ричард оглянулся на коллег-христиан.

— Это всего лишь поклон, — пробормотал он, а затем элегантно опустился на колени и согнулся в земном поклоне, прикоснувшись лбом к полу.

Мандарин пролаял команду. Стражники расступились, и сановник вышел вперед.

— Встань! — велел он, оставаясь неподвижным, пока Ричард поднимался на ноги.

— Этого достаточно? — заговорил Ричард на беглом китайском. — Подобная церемония внове для меня, и мне, конечно, нужно больше практиковаться. Приношу извинения, если в чем-то ошибся.

Мандарин одобрительно заворчал и подошел ближе к этому странно пахнущему и шутовски одетому человеку. Когда он оказался рядом, Ричард зашептал на китайском:

— Ваше превосходительство, с тех, кто отказывается кланяться, можно взять гораздо больше денег, чем с нас, которые согласны делать это. Если позволите, я могу показать, как того добиться. Я тоже странствую по стране грез, так что вы можете мне верить.

Ричард думал, что китаец прикажет немедленно казнить его, но мандарин лишь спросил:

— Как твое имя?

Ричард назвался, и через двадцать минут китайский сановник, к его удивлению, ушел, не произнеся больше ни слова и не объяснив, что заставило его прервать процедуру аукциона. Торги возобновились. Солидарность, объединившая торговцев перед лицом высокопоставленного китайца, рассеялась как дым, и они снова вцепились друг в друга.

Уже ночью Конфуцианец привел маньчжурского мандарина к дверям заведения Цзян.

Цзян низко поклонилась и, глядя в сторону, произнесла:

— Как мы и договаривались, мой дом в вашем распоряжении.

Она почувствовала, как острые от заусенцев ногти прочертили полосы на ее щеке, и отступила назад. Улыбка мандарина светилась откровенной жестокостью.

— Ваше превосходительство, — проговорила Цзян и шагнула в сторону, чтобы сановник смог пройти в главную гостиную, где она выставила свой лучший товар.

Мандарин вошел в комнату и остановился. Его длинные пальцы, подобно птичьим лапам, вылезли из широких рукавов, пока он неторопливо рассматривал отборных куртизанок Цзян — раскинувшихся на кушетках, стоящих возле колонн, сидящих на обитых кожей табуретах. В соответствии с традицией претендент, прежде чем получить желаемые сексуальные услуги, должен был ухаживать за куртизанкой и добиваться ее расположения, однако для маньчжурского мандарина правил не существовало. Женщины, невзирая на боль в забинтованных ногах, застыли в причудливых позах и напоминали статуи. Цзян полагала, что среди них непременно будет такая, которая придется по вкусу мандарину, но по его виду нельзя было сказать, что ему нравится хоть кто-то. Цзян едва заметно кивнула, и женщины, как одна, встали и сменили позиции, словно бы невзначай собравшись в группы по двое или по трое.

Мандарин не двигался и, что было еще более тревожным, ничего не говорил.

«Может, он предпочитает мальчиков?» — мелькнуло в голове Цзян.

Она подошла к сановнику и мягко проговорила:

— Выбирайте. Это, как мы и договаривались, цена за то, что вы позволили продолжать аукцион. Если никто в этой комнате не удовлетворяет…

— О, тут есть кое-кто, кто мог бы меня удовлетворить, — приглушенно ответил мандарин. Его голос был удивительно легким, как дым на ветру.

— Я рада, — произнесла Цзян. — Все они весьма опытны и…