Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона
Шрифт:
Последние недели правления националистов были самыми ужасными. Повсеместно царили законы военного времени. Оставшиеся солдаты тащили все, до чего могли дотянуться, прежде чем сбросить мундиры и исчезнуть. Ежедневно происходили публичные казни «сочувствующих коммунистам», расстрельные взводы Гоминьдана лишили жизни многих молодых людей.
В середине апреля войска Мао форсировали Янцзы, без боя взяли Нанкин и двинулись на Шанхай.
Силы националистов покинули город и ушли в Вусун, располагавшийся в устье Янцзы. Многие назвали эту передислокацию самым удачным маневром за все время войны.
К полудню двадцать четвертого апреля 1949 года в пригородах Шанхая уже была слышна ружейная стрельба. К вечеру она прекратилась.
Огромный город затаил дыхание.
Сразу после полуночи авангард крестьянской армии Мао вошел в Город-у-Излучины-Реки. Солдаты смотрели на кинотеатры, напоминающие дворцы, высоченные отели, универсамы, ломившиеся от товаров, и — голодающих горожан. Затем они прошли мимо высокой стены сада, остановились и стали ждать приказов от человека, которого Мао назначил комендантом Шанхая, Конфуцианца.
Жители города медленно выходили на улицы, чтобы приветствовать новых освободителей. Один подросток пробежал несколько миль по крышам домов, внимательно вглядываясь в лица солдат, ища кого-то.
На следующее утро Красная армия стройными рядами маршировала по улице Кипящего ключа. Словно ниоткуда, на каждом перекрестке появились огромные красные полотнища с лозунгами, провозглашавшими свободу для Шанхая, Конфуцианец взял под свой контроль все большие здания города, разместив в каждом из них тщательно отобранных и обученных комендантов. Эти люди являлись тем, что принято называть «крестьянской косточкой», и ненавидели все, что было связано с современным городом Шанхаем и его обитателями.
Шанхайцы внимательно наблюдали за тем, как новые правители рассаживаются по начальственным креслам. Одни ликовали, другие вспоминали старую пословицу о дьяволе, которого ты знаешь.
Мальчик-подросток тянул шею, пытаясь рассмотреть в водовороте солдатских лиц любимого отца, который ушел, «чтобы сделать мир лучше».
Конфуцианец обосновался в бывшей конторе Врассунов на Бунде и вызвал к себе сорок других конфуцианцев, которым отвел роль помощников.
— Мы сломаем порочные привычки этого города греха, уничтожим любое напоминание о влиянии фань куэй, вычистим вообще все некитайское. Помните, что каждый — каждый! — у излучины реки заражен бациллами фань куэй. Не знайте пощады. Эти упрямцы либо покорятся правилам, которые будут рождаться в этом кабинете, либо познают на себе беспощадный гнев революции.
Через полчаса напыщенных разглагольствований в том же духе Конфуцианец отпустил сподвижников, а затем вызвал похожего на крысу человечка.
— Ты сделал то, что я велел? — спросил он того.
Человечек кивнул. По приказу Конфуцианца он захватил большой участок земли на западном берегу Янцзы и организовал там строительство тюрьмы. Со временем это будет самая большая в мире политическая тюрьма, и само ее название — Тиланьсяо — наводило ужас даже на самых отчаянных жителей Города-у-Излучины-Реки и заставляло их дважды подумать, прежде чем нарушить то или иное правило, каким бы глупым или пустячным оно ни казалось.
Бабушка Фона нашла внука плачущим в углу комнаты, которую он делил с шестью двоюродными братьями. В руках мальчик держал две большие стеклянные бусины.
— Пора отправляться на работу, — прошипела она. — Новые правители гадят не меньше старых.
— Где папа? — всхлипывая, спросил Фон.
— Подох, наверное.
— Но ведь он был твоим сыном, бабушка!
— Он был дураком, который сует нос в чужие дела. А теперь вставай и бери свои щетки. Дерьмо коммунистов пахнет точно так же, как дерьмо республиканцев, но и те и другие платят нам за то, чтобы мы его убирали. Так что пошли.
Глава двадцать первая
ВЛАСТЬ КОНФУЦИАНЦЕВ
Как только Красная армия вступила на улицы Шанхая, город был взят под контроль с быстротой, удивившей всех. Конфуцианец предоставил в распоряжение коммунистов свои организаторские способности, которыми те не обладали. Его пылающая ненависть по отношению к Городу-у-Излучины-Реки подпитывала ту ярость, с которой он претворял в жизнь стоявшие перед ним задачи.
Он выяснил, что женщины из села испытывают по отношению к городским жителям еще большую неприязнь, чем деревенские мужчины, и поэтому поручил именно им заняться распределением жилой площади, указав, что бывших владельцев зданий следует селить в самых тесных, сырых и непригодных для жизни подвалах. Торговцев надлежало вышвырнуть на улицу, а уличных бродяг — поселить в их жилищах.
По улицам расхаживали патрули из крестьян. У каждого прохожего они требовали предъявить документы, хотя лишь единицы из них могли читать. Все главные перекрестки были превращены в контрольно-пропускные пункты, и прохожего могли трижды остановить на протяжении одного квартала пронзительным криком «Документы!».
Смотрители рассказывали о происходящем легиону уличных писцов, расплодившихся по приказу Конфуцианца, те отчитывались перед сорока его апостолами, а последние, в свою очередь, докладывали лично ему. Докладывали безотлагательно. Даже для Шанхая, привыкшего к бесчисленным шпионам и шпикам, всеохватная сеть уличных осведомителей, созданная Конфуцианцем, была в новинку.
И каждому шпиону было приказано искать человека с татуировкой кобры на спине.
Конфуцианец понимал, что остальные члены Договора Бивня очень быстро узнают о его двойной игре и предпримут против него какие-нибудь действия. Он не собирался предоставить им такой возможности. Теперь, оказавшись в двух шагах от заветной цели, он не позволит, чтобы ему помешали. Ему было известно: одно дело — получить власть, и совсем другое — удержать ее.
Первым делом, освоившись в новом кабинете, Конфуцианец решил заняться Резчиком. Он приказал конфисковать «в пользу государства» всю его коллекцию резных изделий из нефрита и кости. Затем у Резчика отобрали мастерскую. Наконец его, закованного в кандалы, притащили на крыльцо здания, в котором когда-то располагалось сердце империи Врассунов.
Конфуцианец заставил Резчика ждать под проливным дождем битых три часа, прежде чем приказал солдатам ввести его внутрь.
Облаченный в традиционные синие одежды, сцепив руки за спиной, Конфуцианец стоял у высокого окна и любовался роскошным видом на набережную Бунд и все еще не укрощенный Пудун, лежавший по другую сторону Хуанпу. Отпустив солдат, он долго стоял неподвижно и только потом повернулся к Резчику.
Тот был спокоен и держался с обычным для него аристократичным достоинством. Это разозлило Конфуцианца, полагавшего, что, войдя в его кабинет, жертва будет уже частично сломлена. Он сердито подошел к письменному столу, сел и открыл папку.