Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона
Шрифт:
— Наш Конфуцианец тешит себя мыслью о том, что Человек с Книгой — это именно он, — сказал Убийца.
— Мужчины с фотографиями, ученые с книгами… — пробормотала она.
— Что?
— Ничего.
— Я еще раз говорю: наш Конфуцианец считает, что…
— Это просто смешно. Человек с Книгой — Мао Цзэдун.
— Конечно.
— Но подумай вот о чем, Лоа Вэй Фэнь. Хотя Конфуцианец, возможно, пытается предать нас, он, помимо своей воли, продолжает выполнять обязанности по отношению к Договору Бивня. Мао и его люди возьмут Шанхай и отдадут его народу черноволосых — единственному, который может построить Семьдесят Пагод. Значит, мы по-прежнему помогаем осуществить Пророчество Первого императора.
— Но Конфуцианец пытался предать Договор, и за это он заслуживает смерти.
— Почему? Ведь он до сих пор делает все, что должен делать согласно Договору, пусть даже сам того не понимает.
— Пока не понимает.
— Ну и что? Разве это имеет значение?
— Конфуцианец служит Договору до поры до времени, но, дорвавшись до власти, он начнет создавать для Китая такое будущее, которое выгодно только ему и таким, как он. Ты сама это понимаешь.
Цзян согласно кивнула.
— А мы с тобой станем для него помехой. Разве не так?
Эта фраза повисла в воздухе пылающим знаком опасности.
— Возможно, ни один из Троих Избранных в прошлом не предавал Договор, — наконец сказала Цзян, — но уж точно никто из них не убивал другого. Мы не станем первыми в этом, Лоа Вэй Фэнь.
— Согласен. Но если кто и выступает первым против товарищей по Договору, то это не я, а Конфуцианец.
— Почему?
— Потому что мы представляем угрозу единственному, что является для него ценностью.
— И что же это?
— Власть.
Цзян снова кивнула и нежно пощекотала грудь дочери. Девочка захихикала. Убийца отвел взгляд в сторону.
— Не надо! — резко сказала Цзян.
— Я не хотел тебя обидеть. — Он вновь повернулся к ней.
— Мне не стыдно любить ребенка, рожденного от японца, и проявления этой любви не должны тебя шокировать. Мы живем ради Света. Все должно перемениться, иначе Тьма вернется и останется навсегда.
— Твои родственники приняли этого ребенка? — переведя дух, спросил Убийца.
— Еще нет, но обязательно примут. Когда мой отчим женился на моей матери, в шоке были и его еврейские сородичи, и китайские родственники мамы. Это не был идеальный брак. Да и разве бывают вообще идеальные браки? Но этот брак был очень важен. Он заставил повернуться весь Шанхай — так, как большой корабль Британской восточно-индийской компании медленно поворачивается к ветру.
— Еще одна разновидность Белых Птиц на Воде, — с кивком произнес Убийца.
Несколько секунд Цзян молча смотрела на него, а потом проговорила:
— Ходят слухи, что рыжеволосый фань куэй — с тобой и твоей Гильдией и что у него — волшебный ребенок.
— Никакой это не волшебный ребенок, а обычный китайский мальчишка.
— Он ведь любит этого мальчика, правда?
— Да.
— Ну вот. Рыжеволосый фань куэй воспитывает китайца, а китайская куртизанка растит японскую девочку. Мы определенно движемся к Свету.
Такой поворот разговора заставил Убийцу испытать неловкость.
— Значит, мы поддержим приход в Шанхай Мао Цзэдуна, даже несмотря на то что рядом с ним будет находиться Конфуцианец?
— Мао — Человек с Книгой, поэтому мы поддержим его. Это не будет сложно. Жителям Шанхая уже опостылела продажность и некомпетентность гоминьдановского правительства, и, если бы Чан Кайши осмелился показаться на улице, его забросали бы тухлыми помидорами.
— Я согласен с тобой. Но не стоит ли нам ускорить ход событий?
— Разумеется. Это именно то, что делает Договор Бивня.
Но убивать Конфуцианца нельзя. Он будет гораздо ценнее для нас в качестве советника Мао.
— Он обрушится на тебя, на меня и на Резчика. Он не может допустить, чтобы мы остались в живых и, таким образом, сдерживали его возвышение.
Цзян обдумала слова Убийцы, согласно кивнула, но добавила:
— И все же до поры до времени мы его не тронем.
— Но ведь его целью является возвращение власти конфуцианцам, а не строительство Семидесяти Пагод.
— Не спорю с тобой, но Мао настроен более антиконфуциански, нежели Чан Кайши, поэтому нам следует подождать и посмотреть, что из этого получится. Возможно, приход Человека с Книгой и наступление эпохи Семидесяти Пагод ближе, чем мы думаем.
Чжун Фон потер глаза маленькими кулачками.
— Не надо, Фон, у тебя грязные руки.
— Это ты, папа?
— Конечно. А кого другого ты ожидал увидеть?
— Не знаю, но у меня щиплет глаза.
— Потому что ты устал.
— А разве ты не устал, папа? Мы ведь работали всю ночь. — Мальчик приподнялся на локте и посмотрел на отца. — Почему ты не спишь, папа?
— Не бойся, Фон.
— И почему ты одет? Что, пора снова на работу?
— Нет, Фон, на работу идти не надо. — Отец глубоко вздохнул. — Это мне пора уходить.
— Куда уходить?
— Ш-ш, ты разбудишь двоюродных братьев.
— Куда ты уходишь?
— Будь смелым, Фон.
— Почему, папа? Почему мне нужно быть смелым? Почему ты одет? Сейчас не время для работы. Куда ты собрался?
— Сражаться, Фон. Для меня настало время идти сражаться. — Прежде чем мальчик успел заговорить, отец приложил к его губам указательный палец. — Помнишь спектакль пекинской оперы, на который я тебя водил? — Фон кивнул. — Помнишь, как грустно тебе стало, когда Слуга не смог остаться с Принцессой Востока? — Фон снова кивнул. — Помнишь, как несправедливо было то, что Слуга не женился на Принцессе? Ты тогда спросил меня, почему Принцесса и Слуга не могут быть вместе.
— Принцесса любила Слугу, а он любил ее, но ей пришлось остаться с Царем Запада, которому она даже ничуточки не нравилась.