Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона
Шрифт:
— Народ, живущий на юге страны, ненавидит тебя и твоих республиканцев, — напрямик заявила она старшей сестре и, прежде чем та успела ответить, добавила: — Наши ряды ширятся день ото дня. Мы уже готовы выставить армию больше чем в два миллиона человек. Каждый из этих людей готов сражаться за четверть акра своей земли, возможность пользоваться общественным полем и выкопанным для него колодцем — за тот кусочек Поднебесной, который он может назвать своим.
— Это земля, которую он украл.
— Нет, заслужил! Во главе вашей гоминьдановской армии стоят генералы, а в составе ее одни новобранцы, ждущие удобного случая, чтобы перейти на нашу сторону.
Первый день переговоров закончился криками и руганью в духе тех безобразных склок, что устраивала некогда их мать-куртизанка и одна из которых стала началом восхождения Чарльза Суна к вершинам успеха.
На фоне столкновения двух сестер, за каждой из которых стояла своя армия, всхлипывания мадам Сунь Ятсен по поводу «блага для всего народа» выглядели инфантильными, а то и попросту глупыми.
На второй день, когда Конфуцианец вновь принялся раскладывать кисточки и бумагу, он заметил, что на столе не хватает одной нефритовой статуэтки, а чуть позже, перед обедом, случайно увидел, как мадам Чан Кайши засовывает и вторую в свою сумочку из парижского бутика.
Дискуссия, а точнее говоря, свара продолжалась в течение трех дней.
Конфуцианцу стало ясно: со временем коммунисты и гоминьдановцы все же объединят силы, чтобы изгнать японцев из Поднебесной, но, как только внешнего врага не станет, две китайские армии вцепятся друг другу в глотки. Поэтому выбор, какую из них поддерживать, ему еще предстояло сделать.
Впрочем, выбор этот не представлял особой сложности.
Теперь главной задачей было подобраться к Мао, чтобы выяснить, насколько безотлагательно он нуждается в конфуцианском руководстве, и заставить ненасытных республиканцев побыстрее двигаться по пути самоуничтожения, которым они шли уже не первый год.
Последнее также было делом несложным. Положите перед обжорой еду, и он тут же набросится на нее. Поставьте перед пьяницей вино, и он будет пить до тех пор, пока не обмочит штаны и не заблюет рубашку. Покажите золото алчной женщине, и она побежит за ним, забыв обо всем на свете.
Гораздо труднее было другое: как снискать расположение Мао, а потом стать незаменимым для него. Конфуцианец внимательно следил за средней дочерью Суна и видел в ней необузданную сексуальность, которой начисто лишены две другие сестры. Это было похоже на ту ненасытность, азарт, с которым жила ее мать. Да, в этой женщине много от Инь Бао.
Как же этим воспользоваться?
Окончательный план созрел в голове Конфуцианца, лишь когда он закончил стенографировать ругань трех сестер. После этого он передал записи сыну и приказал, чтобы тот отнес их к писцу и сделал несколько копий. Пусть у сестер будет стенограмма того, что было сказано. Или, по крайней мере, того, что записано Конфуцианцем.
Прочитав полученную стенограмму, сестры Сун необычайно удивились и единодушно решили, что Конфуцианец должен лично вручить ее копии Мао Цзэдуну и Чан Кайши.
— Обращаю ваше внимание на то, что вы все согласились с этим, — напомнил Конфуцианец, когда одна из сестер объявила решение.
Несмотря на страстное желание противоречить друг другу во всем, сестры не стали спорить, поэтому уже через три дня Конфуцианец сошел с поезда и после двухдневного путешествия на муле оказался у штаб-квартиры председателя Коммунистической партии Китая Мао Цзэдуна.
Тот был погружен в беседу с наполовину пьяным фань куэй, которого ему представили как доктора Бай Туньэ, и неизменным Дэн Сяопином. Все трое что-то обсуждали, склонившись над разложенными на столе старыми картами.
Конфуцианец похвалил себя за предусмотрительность, заставившую его захватить топографические карты, на которых доктор Сунь Ятсен чертил глупые «железнодорожные» линии. Пометки были действительно дурацкими, но карты — самыми точными из всех, что существовали в Поднебесной. Конфуцианец внимательно изучил их и понял, насколько невыгодно со стратегической точки зрения то положение, в которое загнали себя коммунисты. Оказавшись между гор с одной стороны и рек с другой, они фактически находились в ловушке. Но на картах Сунь Ятсена было ясно видно, что если Мао передислоцирует войска севернее, то окажется на открытом пространстве и сможет таким образом вырваться из западни.
После того как средняя дочь Суна представила его, Конфуцианец выложил на стол свои карты, расплывчато предположив, что, «возможно, это поможет нам прояснить суть вопроса».
Доктор, прибывший из какого-то места под названием Грейвенхерст, расположенного в Онтарио, пытался возражать, но средняя сестра Сун испепеляющим взглядом заставила его умолкнуть.
Благодаря набору бесценных карт и организаторским способностям Конфуцианец вскоре стал вхож к Мао. Вхож до такой степени, что в ночь очередного полнолуния он осмелился разбудить великого человека и показать ему его любовницу и молодого конфуцианца, страстно предававшихся любовным утехам.
Это обеспечило Конфуцианцу место рядом с самым влиятельным в Китае человеком. Теперь оставалось лишь ждать. Когда это ожидание подойдет к концу, он въедет в Шанхай во главе самой могучей армии, которую когда-либо знал мир.
Конфуцианец был доволен. Он оправдал надежды своих предшественников и заставил Договор Бивня работать на единственную логичную цель — возвращение конфуцианцев к власти.
В течение трех дней Убийца пытался использовать традиционные способы, чтобы связаться с Конфуцианцем, но не получил от него ответа ни в какой форме. Тогда он и еще двое членов Гильдии беззвучно проникли в красивый дом Конфуцианца, выходящий окнами на реку Хуанпу, но обнаружили там только его жену и двоих сыновей, мирно спящих в своих кроватях. Самого Конфуцианца не было.
На следующее утро Убийца связался с Резчиком. Тот не видел Конфуцианца уже десять дней.
На третью ночь он снова проник в дом Конфуцианца, плотно закрыл дверь комнаты, где спали мальчики, и вошел в спальню Конфуцианца. Его жена мирно посапывала, повернув голову к балконному окну. Убийца вышел на балкон и был удивлен, увидев множество клеток с голубями. Он повернулся к окну и посмотрел на спящую жену Конфуцианца. А потом в толстом оконном стекле увидел отражение почтового голубя, летящего прямо на него. Он повернулся как раз вовремя, чтобы подхватить умирающую от усталости птицу над перилами балкона. В лунном свете блеснул маленький металлический цилиндр, привязанный к левой лапке голубя. Убийца снял с птицы цилиндр — так же осторожно, как некогда его предок Телохранитель вынимал рыбу из горла ручных бакланов, и достал из него записку. Когда он читал ее, руки его дрожали.