Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона
Шрифт:
Сценический эффект.
Чудесное рождение.
Приказ, полученный от шанхайского Конфуцианца, был настолько чреват опасностью, что молодой конфуцианец-коммунист буквально заболел. Однако он повиновался и каждую ночь, когда к нему приходила средняя дочь Суна, любовница Мао, он нашептывал ей на ухо советы — вплоть до того момента, когда они испытывали «облака и дождь» и воцарялась тишина.
Их первое
— Кто там? — прошептал он, шаря рукой под матрацем в поисках оружия. Когда он вытащил пистолет, она заговорила, что потом случалось редко.
— Если ты застрелишь любовницу Мао, его жена, несомненно, расцелует тебя. Но председатель Коммунистической партии Китая вырвет сердце из твоей груди. А теперь положи пистолет и ложись.
Порыв ветра ворвался в хижину через открытую дверь, и конфуцианец не расслышал, что она сказала дальше, но ее последними словами определенно были: «…получай удовольствие».
И, несмотря на риск, он действительно получил удовольствие.
Днем их пути нередко пересекались, поскольку в его обязанности входило вести партийные хроники, но юноша старался не поднимать на нее глаз. Это, правда, давалось ему с трудом, и нередко он ловил себя на том, что украдкой любуется ею.
— Не могли бы вы повторить последний вопрос? — попросил Дэн Сяопин.
Внезапно Мао Цзэдун выбил перо из руки конфуцианца.
— Проснись! Проснись, или я сам разбужу тебя! — прошипел он.
Широкое лицо Библиотекаря, еще не очень хорошо знакомое китайскому народу и тем более всему остальному миру, находилось в считаных дюймах от лица молодого человека. На чистой и гладкой, как у девочки, коже председателя он никогда не замечал разводы, подобные тем, что видны на шкуре рептилий.
«Как на брюхе лягушки», — подумалось ему.
— Но мы были разбиты наголову, потерпели позорное поражение, — прочитал он вслух, опустив глаза к своим записям. — Как иначе можно назвать наше бегство сюда, в эту Тмутаракань?
Он говорил медленно, без всякого выражения и испытал огромное облегчение, когда Мао повернулся к мужчинам и женщинам, сидевшим за столом.
— Победой, — произнес тот, и на лице его появилась странная улыбка. — Я бы назвал это великой победой человеческого духа.
В этот момент молодой конфуцианец почувствовал, что она тоже улыбается. Ему еще ни разу не приходилось видеть ее улыбки. А может, она смеялась над ним? И тут у него родилась неожиданная мысль: а ведь через нее — столь же загадочным образом, как любовник через любовницу связан с обманутым мужем, — он связан с самым могущественным в Китае человеком. Он перевел взгляд с дочери Суна на Мао.
— Любое наше поражение нуждается в названии, — продолжал тот. — В романтическом названии.
Лица сидевших вокруг стола оставались непроницаемыми. Никто не хотел открывать рот, прежде чем не станет ясно, куда клонит их лидер.
— Нужно, чтобы народ
— И не помнил, какие огромные потери мы понесли, — вставил Дэн Сяопин.
Воздух в комнате наэлектризовался, двое мужчин, которые на протяжении двадцати лет были товарищами по оружию, смотрели друг на друга. Но смотреть на них не осмеливался никто.
— Почему бы и нет! — наконец улыбнулся Дэн Сяопин. — Какое же название ты предлагаешь?
Теперь стало понятно, куда дует ветер, и посыпались многочисленные предложения.
— Великий поход. — Плоское лицо Мао вновь искривила улыбка. — Отныне и всегда мы будем называть наше отступление сюда так, и только так, — Великий поход. — Он достал из кармана красную книжечку, с которой не расставался, и, сделав в ней пометку, добавил: — Даже самое долгое путешествие начинается с первого шага.
Молодой конфуцианец мог бы сказать ему, что это исковерканное, но хорошо известное даосское изречение, но делать этого, разумеется, не стал. Достаточно и того, что он спал с его любовницей.
Мао, который всегда был наготове и повсюду выискивал скрытые признаки оппозиционности, обвел сидящих за столом быстрым взглядом, но не заметил ничего подозрительного. Все помнили, какая участь постигла генерала Чжуна — последнего, кто открыто бросил вызов власти Мао. Они с Мао принародно повздорили относительно того, насколько мудро продолжать отступление на север — Великий поход, как теперь надлежало это называть. Чжун впоследствии увел свою армию по направлению к России, но лишь для того, чтобы он и его войско были наголову разбиты ополчением китайцев-мусульман еще до того, как они успели подойти к российской границе. Ходили упорные слухи о том, что о приближении Чжуна мусульманам сообщил Мао, в результате чего те смогли устроить засаду и перебить почти половину солдат генерала.
В 1971 году неожиданно для всех генерал Чжун лично появился на коллоквиуме, проводившемся в университете Торонто, и подтвердил слухи о предательстве Мао. До этого считалось, что он погиб вместе со своими солдатами. Как оказалось, все эти годы он был владельцем химчистки в городке Дон-Миллз в канадской провинции Онтарио, где, как рассказывают, имеется один отличный китайский ресторанчик.
Подобно тому как поступал до него лидер тайпинов Хун Сюцюань, Мао, где бы он ни появлялся, раздавал крестьянам землю. Именно «новые хозяева земли» плюс талант Мао к публичному общению и стали прочным фундаментом той пирамиды, на которой покоилась его власть.
Мао сделал еще одну запись в красной книжечке и поднял глаза на участников совещания.
— Есть ли другие вопросы, которые следовало бы обсудить? — осведомился он.
— Что с Нанкином? — спросил самый пожилой из военных, сидевших за столом.
— Он находится под контролем японцев, а у нас пока недостаточно сил, чтобы выбить их оттуда, — равнодушно ответил Мао.
— А ужасы, которые там творятся? — не отступал пожилой военный, хотя было ясно, что Мао не хочет обсуждать эту тему.