Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона
Шрифт:
— Главный вопрос — в другом, и он гораздо интереснее: почему в этом не участвовал ты? Неужели твое богатство превратило тебя в фань куэй? Как такое возможно?
Чарльз встал и посмотрел на дверь камеры. Потом повернулся обратно. Снаружи, в тюремном дворе, по лестнице виселицы, предназначенной и для Цзу Жун Цзы, на эшафот вели человека. Нет, не вели — тащили, невзирая на его мольбы.
— Какой чудесный способ умереть! Ты так не думаешь, босс?
— Вполне заслуженный способ, если он был убийцей.
— Ты все еще веришь в протестантскую чушь вроде «око за око, зуб за зуб»?
— А ты — нет?
— Нет. Если бы верил, я бы уже давно потребовал, чтобы фань куэй убили одного из своих интеллектуалов, потому что они убили его во мне. Послушай
— И ты стал журналистом, вот и все.
— Нет, я стал никчемным писакой! Порнографом! А это самая жалкая и презренная разновидность журналиста. Они украли у меня то, чем я был.
— Может, это я у тебя украл? — проговорил Чарльз.
— Чушь! Это сделали фань куэй. Поэтому, когда… — В камере вновь повисло долгое молчание. — Значит, ты ненавидишь меня, босс?
Чарльз не мог ненавидеть этого человека. Он понимал его. По-своему он тоже работал ради того, чтобы наступили перемены, только не прибегая к насилию. Старая маньчжурская династия трещала по швам. Ей суждено рухнуть из-за собственной глупости. Чарльз высказал свое мнение журналисту.
Тот покачал головой, и его лицо вновь исказила гримаса боли.
— Нет, босс, нет. Ты не понимаешь. Маньчжуры слишком глупы, чтобы быть настоящими врагами. Настоящие враги — фань куэй. Тайпины поняли это. Мы всего лишь дети тайпинов, а наши дети продолжат их войну. Не может быть мира, когда стольким людям отказано во всем. Не может.
— Ты не сожалеешь о том, что сделал? — спросил Чарльз.
Журналист собирался было ответить, но его остановил лязгающий звук открывшегося на эшафоте люка.
Оба мужчины посмотрели в оконце и увидели человека, повисшего на толстой веревке. Его шея не сломалась, и он боролся за жизнь, дергаясь в петле. Ноги дрыгались и пинали воздух, лицо посинело, глаза выкатились из орбит, а из ушей и носа текла кровь. Наконец к нему пришла благословенная смерть: ноги перестали дергаться, он безвольно повис на веревке, а на плечи его беззвучно ложился пушистый снег.
— Ты уверен в том, что не захватил с собой выпивки, босс? Человеку, которого вот-вот повесят, нельзя отказывать в этом маленьком удовольствии.
Глава тридцать седьмая
И ВРЕМЯ ПРОХОДИТ
Жизнь с удивительной быстротой вошла в прежнее русло, которое люди, живущие у излучины реки, считали единственно нормальным.
После того как закончилась череда казней, власти предприняли короткое, но решительное наступление. Некоторые издания, заслужившие репутацию подрывных, были закрыты. При этом ни одно из изданий, принадлежавших Чарльзу Суну, не пострадало. Была ограничена свобода собраний, а главным лозунгом стал призыв к установлению «закона и порядка». Ряды полиции выросли на тысячу офицеров, нанятых взамен тех четырех сотен, которые были изгнаны по подозрению в симпатиях к бунтовщикам.
Стены собора Святого Игнатия добела отчистили от копоти, и существовали даже планы обновления внутреннего убранства. Для собора были закуплены новые витражные стекла, а высокий алтарь, на котором погиб отец Пьер, окружили бархатным канатом, и он превратился в святыню мученика.
Торговцы Хонг установили дружеские отношения со своими сюзеренами из числа фань куэй и вновь стали вести с ними бизнес. Маньчжурские легионы отправились в казармы, расположенные выше по реке, или вернулись в Пекин.
А Бивень все так же находился в лавке-сундуке, стоявшей в гостиной заведения Цзян в Старом городе, на улице Фан Бан Лу, расположенной в южной части Французской концессии.
В добавление к трем дочерям Инь Бао произвела на свет двоих сыновей, чем чрезвычайно порадовала
Бандит Ту опять выплыл на поверхность, и теперь его часто видели обедающим в ресторане «Старый Шанхай» в компании нескольких молодых куртизанок и его неизменного телохранителя Лоа Вэй Фэня. Он был постоянно настороже, опасаясь убийц, поскольку вдовствующую императрицу ни в коем случае не могло удовлетворить объяснение, состоявшее в том, что «Бивень, верно, перенесли из потайного места в Муравейнике раньше, чем мы до него добрались». Ту по-прежнему предлагал большое вознаграждение любому, кто приведет его к священной реликвии, но желающих получить награду не находилось. Поразмыслив над своим положением, он пришел к выводу, что удар по фань куэй можно нанести и без помощи Пекина, поэтому он стал обхаживать генералиссимуса Чан Кайши.
Как и у любого человека в Китае, прошлое генералиссимуса было погружено во мрак. Его семья традиционно была связана с триадами, и он рос ребенком, родившимся в рубашке. В двадцать первый день рождения он поступил в военное училище на краткосрочные курсы подготовки офицеров и вскоре после этого стал незаменим для Сунь Ятсена, поскольку был единственным из заговорщиков квалифицированным военным.
Первая встреча с Чан Кайши, прошедшая в офисе Ту, оказалась не особенно удачной.
Ту был уверен, что только маленькие мужчины нуждаются в длинных титулах. Поэтому, когда этот крошечный генералиссимус вошел, Ту вспомнился повар, который, желая доставить ему удовольствие, нафаршировал выдержанный в особых специях баклажан креветочными клецками, затем обернул его обработанной утиной грудкой, после чего засунул все это в куриное филе. Нечего и говорить, что это произведение кулинарного искусства было слегка панировано, зажарено и полито тонким слоем коричневого тамариндового [17] соуса. На беду повара, внутри шедевра остался маленький кусочек дужки, грудной куриной кости, которой Ту немедленно подавился. Повара бросили в колодец, но не смерть незадачливого кулинара была на уме у бандита, когда он глядел на миниатюрного, поджарого, почти лысого человечка, сидевшего по другую сторону стола. Он думал об одной вещи, в которой кроется вторая, в той — третья и так далее. Это очень напоминало сам Шанхай. Шпионы одной группировки внедрялись в другую, потом лидеры одной фракции проникали во вторую и заключали альянсы, о которых не знали их предполагаемые союзники. Одна вещь, фаршированная другой, и третья, начиненная всем этим. В подобных условиях всегда существовала вероятность совершить серьезную ошибку, эдакая кость, которой запросто можно подавиться.
17
Тамаринд (индийский финик) — тропическое дерево семейства бобовых, мякоть плода используется в качестве специи в азиатской и латиноамериканской кухнях. (Прим. ред.)
Чан Кайши продолжал говорить. Было очевидно, что ему невероятно нравится слушать самого себя. Ту знал, что этот ферт через свою семью накрепко связан с могущественными триадами с юга и что теперь он являлся правой рукой доктора Сунь Ятсена. Но более всего Ту заинтересовался информацией, которую узнал от своих шпионов. А именно то, что Чарльз Сун на пушечный выстрел не допускал этого человека к деньгам, которые направлял на их «общее дело». Интересно. Очень интересно.
Помимо всего прочего, бандиту, который вел дела с Миром Цветов, было известно о непомерных сексуальных аппетитах Чан Кайши, а также о его склонности причинять боль женщинам, что оказывались в его постели. Жестокость по отношению к женщинам претила Ту, поскольку он рассматривал ее как проявление трусости, и на мгновение он испытал желание достать кинжал, лежавший в ящике стола, и метнуть его в сердце маленького человечка. Или, может быть, в глаз.