Шанс для дознавателя
Шрифт:
У дома я выхожу в хорошем настроении, которое тут же становится лучше, стоит мне увидеть, как из трубы соседнего дома валит дым. Видит тримудрая Богиня, что за время проживания здесь я знатно устала от приятного вначале уединения. Вот только странно – осознала я это лишь после того, как у нас с Ринданом…
Неожиданная мысль заставляет меня замереть, не дойдя до крыльца. А что у нас с Ринданом?
Зайдя в дом, я не включаю свет. Озарение, внезапно обрушившееся на голову, заставляет присесть у двери и прикусить губу.
Я
Я ещё раз вспоминаю тот самый вечер. Спокойный голос инквизитора, его завлекательный, слегка ироничный взгляд, глаза, поблескивающие в полумраке комнаты… мужчина явно знал, что делает. Ну, или сделал вид, что знает.
Как вообще отреагируют наши резервы при… длительном контакте?
Контракты у Тревора я оформляла часто – ещё с момента своего первого визита, когда приезжала еще на собеседование: Адель, напуганная моей ситуацией с переполненным резервом, настаивала на профилактике. Со временем это вошло в привычку и, уже по прибытию в Лаерж я на второй же день отправилась знакомиться с Нейтом. Тот, помнится, долго удивлялся, узнав мой возраст: двадцать лет – не самое подходящее время для начала работы дознавателем. Но я уже ничего поделать не смогла – Лоуренс с заботливостью опытной наседки взял меня под крыло. Старый друг отца чувствовал перед ним ответственность за мою судьбу, да и я не возражала: так или иначе куда-то на службу пристроят. Адель и Джо, к тому времени выписанный из госпиталя (и списанный, пусть и не до конца, со счетов), поселились рядом, решив сразу две проблемы: приобретя подходящую недвижимость и сняв со своих плеч груз ответственности за мою судьбу. Но против я не была.
А вот мужчины… их было много. Как-то я пыталась пересчитать, но сбилась уже на втором десятке: Нейт тогда оформлял разовые контракты. Но, если посудить, оно и к лучшему – привыкания не возникает, а со временем начинаешь относиться к сексу, как к рабочему моменту. Уже к концу первого года службы я втянулась и лишь усмехалась, когда виделась с мужчиной повторно.
А теперь вот Максвелл. И что-то мне подсказывает, что других партнеров в ближайшее время у меня не предвидится. Да и…
Новая мысль бьет по голове сильнее прежней. Поднявшись на ноги, я все-таки сбрасываю шубку и непослушной рукой поворачиваю рычаг выключателя. Вспыхнувший свет ослепляет и, заслонившись ладонью, я осознаю второй момент.
С Максвеллом у нас, кажется, не только секс.
Звонок магического передатчика раздается тогда, когда я, обмазав утиную тушку смесью соли и меда, пытаюсь засунуть её в печь. По скорому ополоснув руки, поднимаю тяжелую трубку, зажимая её плечом, чтобы не испачкать.
– Мейделин?
Несмотря на мрачные мысли, я все-таки улыбаюсь:
– Добрый вечер, Риндан.
– Как на работе?
– Ничего нового. Ты выспался?
– Да, и готов к новым подвигам. Буду через полчаса.
Киваю, словно он может меня видеть:
– Жду.
Повесив трубку, я долго пялюсь в пространство, будто пытаюсь осознать сказанное. Да душе спокойно и хорошо и обруч мыслей, сжимающий виски, постепенно исчезает, уступая место предвкушению бессонной ночи.
Максвелл действительно приезжает ровно через полчаса. Открывает дверь своим ключом, долго топчется на пороге, очищая ботинки от налипшего снега и, ввалившись в крошечную прихожую, протягивает мне сверток:
– Вот! Это тебе!
Я осторожно заглядываю внутрь и замираю, увидев хрупкий бутон нераспустившегося растения. Пионы? Зимой?!
– Откуда это?
– Где взял – там уже нет, – инквизитор ступает в кухню. Свежий морозный запах заходит в помещение вместе с ним. Я отступаю на пару шагов, а затем и вовсе отхожу к столу, разворачивая газету. Так и есть – три упругих бутона на тонкой, ломкой ветви.
– Спасибо, – улыбаюсь я, старательно скрывая неловкость. Мне действительно неудобно – последние цветы я получала на совершеннолетие от Джо и Адель и ощущения, поселившиеся внутри, для меня в новинку. Я даже не могу вспомнить, есть ли у меня ваза. Кажется, надо посмотреть в кладовой…
Тем временем Риндан затаскивает в кухню объемный пакет и мне не надо далеко ходить, чтобы догадаться о содержимом.
– У меня есть продукты.
– Будут ещё, – он улыбается и добавляет извиняющимся тоном, – прости, я не привык нахлебничать.
Я лишь вздыхаю – ну что ему скажу?
Пока инквизитор возится в коридоре, я все же решаюсь разрезать плотную бечеву и развернуть шуршащую бумагу. И – замираю, узрев содержимое.
– Откуда?! – полушепотом уточняю.
Солнечные шарики апельсинов задорно проглядывают сквозь пергамент, в который завернуты. Я неверяще качаю головой – в Лаерже, да ещё зимой? Невероятно!
Я продолжаю разбирать свертки. В них обнаруживается целое богатство – розовые мячики помидоров, пупырчатые огурцы, внушительный кусок сливочного сыра в тонкой обертке, жиром которого я пачкаю пальцы, просто выкладывая на подоконник.
– Зачем столько?
– Пусть будет, – холодные руки обнимают меня за плечи и притягивают к горячему телу. Этот контраст обжигает – но я не протестую, разрешая инквизитору усадить меня себе на колени.
– Я к начальству ходила, – выдаю, чтобы сгладить неловкость момента: такого в моей жизни ещё не было.
– Вот как, – хмыкает Риндан, целуя меня в плечо, – к Лоуренсу?
– К нему, – киваю я, старательно не обращая внимание на пульсирующий сгусток жара в животе.
– И по какому вопросу?
Теплая шаль падает на пол, но я не сопротивляюсь, разрешая мужчине одну за другой расстегивать пуговицы на платье. Лишь кошусь на окно и смущенно сообщаю:
– Соседи увидят.
– Не увидят, – безапелляционно заявляют мне, а Максвелл поворачивает выключатель и кухня погружается во мрак, оставляя единственным источником света приоткрытую заслонку печи.