Шантажистка
Шрифт:
— Да постоянно задаюсь.
— Пойми, быть джентльменом оно, конечно же, замечательно, но женщины предпочитают парней с какой-нибудь фишкой. Ну, там, непредсказуемых, занятных.
— Занятным я могу быть, — отвечаю я, не очень-то убедительно, впрочем.
— Только не с этой арматуриной, застрявшей у тебя в заднице! Так, сейчас моя очередь проставляться, посмотрим, получится ли ее выдавить.
Клемент устремляется к барной стойке, оставив меня обдумывать полученное наставление.
Следовало бы обидеться, но я скорее благодарен
Возвращается Клемент и вручает мне пинту пива, хотя я просил половину.
— Клемент, так как вы это делаете?
— Что делаю?
— Общаетесь с женским полом.
Великан качает головой:
— Для начала перестань использовать выражения вроде «общаетесь с женским полом». Звучит, черт возьми, как научный эксперимент!
— Хорошо. Как вы убалтываете женщин?
— Никак.
— Простите, не понимаю.
Он все молчит, и в конце концов я теряю терпение.
— Так в чем секрет?
— Нет никакого секрета, Билл, и все это убалтывание — чушь собачья! Достаточно того, что написано на той серебряной шкатулке.
Поначалу я даже не понимаю, о чем он. Но затем в памяти всплывают события вечера среды, а вместе с ними и образ оловянной шкатулки, что Габби выставила на мой столик в «Фицджеральде».
— «Qui Est is» — «Будь собой», — бормочу я.
— Думаешь, та штуковина принадлежала твоему отцу? — спрашивает Клемент.
— Не знаю. Возможно.
Он склоняется над столом и пристально смотрит мне в глаза.
— А вдруг он хотел что-то тебе сказать?
— Очень сомневаюсь, — фыркаю я. — Это всего лишь ширпотреб. Понятия не имею, как она вообще у него оказалась. Мне кажется, вы вкладываете в эту шкатулку чересчур много смысла.
— Билл, да ты же сам мне рассказывал. Вы поссорились, и последние десять лет ты из кожи вон лез, чтобы быть тем, кем он хотел тебя видеть.
Теперь я не свожу с Клемента скептического взгляда.
— Вы серьезно полагаете, будто последним желанием моего отца было передать мне, чтобы я оставался самим собой? Да бросьте!
— Как знать. Но я готов поставить свою последнюю пятерку, что ты вообще без понятия, кто ты такой. Разберись с этим, братан, — глядишь, и с женщинами попроще станет.
— Что ж, спасибо за психологическую консультацию, — отмахиваюсь я, — но мне прекрасно известно, кто я такой.
— Ну так скажи тогда кто. Политик? Холостяк? Отшельник? Сдается мне, все сразу, вот только никем из них быть тебе не хочется.
Не дожидаясь моего ответа, он встает и достает из кармана пачку сигарет.
— Обмозгуй это, Билл. А я на перекур.
Я наблюдаю, как он пробирается через толпу к выходу в пивной сад, откуда как пить дать вернется в обществе еще одной женщины. Через несколько секунд распахивается дверь в соседний зал, и публику приглашают на мероприятие. Бар быстро пустеет, и я вместе с горсткой других посетителей оказываюсь в относительной тишине.
Возможно, сказывается действие алкоголя, но слова Клемента меня очень тяготят. Помимо его пугающе точной оценки, меня беспокоит то обстоятельство, что со мной все столь очевидно. Либо так, либо он обладает редким даром разбираться в людях. Он почти ничего не знает обо мне, но умудрился сделать вполне обоснованный вывод. Вывод печальный, но и немного утешительный.
Что-то мне подсказывает, что с моим джинсовым приятелем не все так просто, как кажется на первый взгляд.
20
Я-то надеялся сидеть себе в тихом зале да предаваться размышлениям. С радостью провел бы за этим занятием часок-другой, вместо шумной разнузданной вечеринки в стиле семидесятых.
Но Клемент не оставил мне выбора.
Девять часов, и гулянка в самом разгаре, пускай я и не самый активный ее участник. Я просто затаился за столиком в темном углу, откуда могу неприметно наблюдать за остальными. Право, большего мне и не надо.
В паб набилось, наверное, более сотни человек. В противоположном углу от моего логова расположилась дискотека, а освобожденное от бильярдного стола пространство теперь представляет собой импровизированный танцпол. Диджей заходится раздражающе громко, как и музыка.
Я наблюдаю за все возрастающим количеством, с позволения сказать, танцоров, когда возвращается великан с подносом.
— Это должно внести оживление в наши ряды, — провозглашает он и ставит поднос на стол.
Нашим рядам противостоят ряды из десяти стопок с прозрачной жидкостью.
— Десять шотов за десятку, — расплывается в улыбке Клемент. — Не мог устоять перед искушением.
— А чего именно десять шотов? — настораживаюсь я.
— Да черт ею знает. Бармен сказал «самбука» или что-то вроде этого.
— Я даже не знаю, что это такое!
— Да какая разница! Готов?
— К чему?
Он берет с подноса две стопки и ставит одну из них передо мной.
— Залпом! И сразу же переходим к следующей.
— Клемент, это так неразумно!
— Однозначно. Давай, хватай стопарь.
Я понимаю, что отклонять щедрое предложение Клемента невежливо, да и наверняка бессмысленно. Осторожно беру стопку двумя пальцами и подношу к носу. Ощущаю крепкий аромат чего-то знакомого, однако никак не могу вспомнить, что же это такое.
— Готов? — гудит великан. — Раз, два, три!
Вливаю жидкость в рот и глотаю. Вкус даже приятный, не такой резкий, как у виски или бренди.
— Следующая!
Я, конечно, знаю, что так делается, но не вполне понимаю зачем. Почему просто не заказать один большой стакан? По-моему, так гораздо разумнее.