Шантажистка

Пирсон Кит А.

— Несомненно. Она сильная.

— Мистер Дэвис, мне очень жаль, что так произошло. Передайте ей, пожалуйста.

Старик протягивает мне руку.

— Поскольку вы полагаете, что необходимы извинения, будет лучше, если вы принесете их сами.

— Разумеется. — Я отвечаю на рукопожатие.

— Надеюсь, через несколько дней можно будет заглянуть к нам на обед. Тогда-то как следует и пообщаетесь с сестрой.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Знаете, что Габриэлле понравилось бы больше всего в жизни, почти как еще одна лошадь?

— Нет.

— Старший брат,

и вы всецело заслуживаете это звание. Позвоните мне утром.

Его слова для меня что музыка. Уильям Хаксли — бывший политик, ныне чей-то старший брат. По мне, так это вообще повышение. И важность моей новой должности такова, что ради сдерживания эмоций мне приходится прикусить нижнюю губу.

— И Клемента тоже пригласите, — добавляет Кеннет Дэвис. — Уверен, Габриэлла захочет по-настоящему отблагодарить его, как и я сам.

— Я передам, вот только он несколько… непредсказуем.

— Ничуть не удивлен, но приглашение остается в силе.

Старик кивает на прощание и спешит к дочери.

Воодушевление не оставляет меня на протяжении всего разговора с сержантом Баннер, несмотря на бесцеремонность ее допроса.

Увы, когда я наконец-то появляюсь на стоянке, настроение Клемента отнюдь не столь радужное.

— Где тебя носило? — набрасывается он.

— Пришлось задержаться у детектива, извини.

— Что ты ей рассказал?

— Правду, кроме твоего имени. Не хочешь поведать, почему назвался вымышленным?

— А чего тут непонятного? — пожимает великан плечами. — Просто не хочу, чтобы фараоны знали мое имя, вот и все.

— Могу узнать почему?

— Не доверяю я им.

— И все?

— И все.

Полагаю, настроение у него сейчас не самое подходящее для дальнейших расспросов.

— Мне погуглить местное такси?

— Не, давай прогуляемся.

— Как скажешь.

До «Дома у ручья» километра три. Ходок я, в принципе, неплохой, однако шаги у Клемента такие широкие, что уже через несколько минут я начинаю задыхаться, стараясь держаться с ним вровень. Так что даже если бы мой спутник и был расположен к беседе, меня бы все равно на нее не хватило.

Благодаря заданному им темпу получасовое путешествие мы завершаем меньше чем за двадцать минут. На пассажирское сиденье машины Фрэнка я в прямом смысле слова падаю — обливающийся потом, задыхающийся, да еще страдающий от покалывания в боку.

Прежде чем состояние позволяет мне заняться навигатором, Клемент уже выезжает с дорожки.

— Знаешь, как добраться?

— Знаю, куда мне не добраться.

— Что-что?

— Ничего, — бурчит он.

С досадой решаю предоставить Клементу разбираться самому. Понадобится моя помощь, так попросит. И навряд ли стоит ожидать от него разговора на другие темы.

Только на магистрали АЗ великан наконец-то заговаривает:

— Сестра-то в порядке?

— Потрясена, естественно, но в остальном вроде ничего.

— Хорошо.

— Я поговорил с мистером Дэвисом. Он приглашает меня к себе на обед, через пару деньков.

— Счастливое воссоединение семьи, да?

— Судить рано, но, надеюсь, да. Он и тебя приглашает.

—

Я занят.

— Да ладно тебе, Клемент. Мистер Дэвис очень хорошо о тебе отзывался и просто хочет отблагодарить тебя.

— Не стоит.

— И тебя ничто не убедит?

— Не-а.

— Но…

— Оставь, Билл.

Разговор обрывается, и я выжидаю минут десять, прежде чем пытаюсь зайти с другой стороны.

— Уже решил, чем займешься?

— Типа того.

— Могу я поинтересоваться, чем?

— Поинтересоваться можешь.

— Вот спасибо! Ну так и что будешь делать?

— Ждать.

— Чего ждать?

— Следующего человека, которому потребуется моя помощь, и следующей возможности вернуться.

— Куда вернуться?

— На свое место.

— И где же оно?

— Точно не знаю. Но не здесь и не сейчас.

37

Бывший премьер-министр Великобритании Гарольд Уилсон как-то заметил: «Неделя в политике — срок значительный».

Можно смело утверждать, что минувшая неделя для меня тоже оказалась значительным сроком — как в политике, так и в остальном.

Рассеянное сияние заходящего солнца за окном моего кабинета — весьма подобающий аккомпанемент завершению карьеры. Бросаю взгляд на часы и задумываюсь о последних минутах за своим рабочим столом в Вестминстерском дворце. Впервые за десятилетие мне не нужно никому звонить, не нужно никуда спешить и не нужно принимать никаких решений. Строго говоря, с прошлой среды я оставался депутатом парламента лишь номинально. Именно в тот день я подал заявление об отставке и наивно полагал, что спокойно досижу до конца уведомительного срока. Не тут-то было.

Вопреки неоспоримым доказательствам моей невиновности, пресса продолжала проявлять ко мне настойчивый интерес. Потому-то мудрое руководство партии и приняло решение немедленно отправить меня в оплачиваемый отпуск перед увольнением. Так что явился я на рабочее место лишь чтобы освободить стол да попрощаться с немногими коллегами. И по завершении этих дел настает время распрощаться и с самим Вестминстером.

И я чувствую себя счастливым, правда. Потому что впервые за десятилетие у меня есть ощущение цели.

В прошлый четверг я ездил в Суррей пообедать с Габриэллой и мистером Дэвисом — или Кеном, как он теперь настаивает, чтобы я его называл. К моему удивлению, его изначальная рекомендация не уведомлять Габриэллу о моем родстве даже не вспоминалась. По завершении десерта разговор зашел обо мне, и Кен тактично сообщил дочери, что я прихожусь ей братом.

Даже не знаю, придумал ли он правдоподобное объяснение моего отсутствия все эти годы. В любом случае этого не понадобилось, поскольку моя вновь обретенная сестра была слишком взволнована, чтобы задаться вопросом, где я пропадал всю ее жизнь. Да и вообще, в первую очередь ее озаботила моя автоматическая задолженность ей подарков на целых тридцать дней рождения. Прения по данному вопросу завершились моим безоговорочным поражением, чему я был только рад и пообещал сестре исключительный подарок на следующий ее праздник.