Шара
Шрифт:
Я желаю вам полюбить эти произведения еще и потому, что каждое из них, за исключением последнего, которое по праву считается законченным, будут иметь продолжения, и именно от вашей сердечной привязанности зависит то, какими они станут. Думая громче и желая отчетливее, вы сможете подсказать мне, как излечить душевные раны графа и унять тревоги господина Салевича, что неизбежно научит его облекать свои порывы в более изящные строки.
С любовью, Ваша София Осман.
Записки
Глава I
Дорогая моя графиня!
Любовная лихорадка не дает мне покоя. Прошлой ночью я мотался до утра, мучаясь страшной бессонницей, напоминая себе маятник, и… мечтал.
Мечтал о Вас! Вы, Вы – причина моего зыбкого равновесия, симптом моей невыразимой печали. Глубокая и неизлечимая тоска упекла меня в узилище. Я – заключенный. Я обезличен. Я забыт.
Эта ядовитая изоляция изводит меня. Я живу и не живу, я скован пудовыми кандалами безысходности.
Разлюбезная моя Графиня, малейшего Вашего намека будет достаточно для успешного моего противостояния арестантской жизни. Уверен, я смогу покинуть железную клетку, не дожидаясь правосудия.
Милая Александра, я чувствую свою вину и полон запоздалого раскаяния.
Сквозь туман воспоминаний выхватывается то одно, то другое и прилипает, примиряясь с новым грехом.
Удивленно шепчу: «Тоже мне?» – и виновато соглашаюсь принять от Вас любое.
Пусть так. Готов виниться во всем, на что укажете, желая доказать душевные перемены, к которым Вы так часто призываете.
Я мечтаю о Вас, как о прелестном пристанище, которого у меня никогда не было.
Вы прекрасны, мудры, восхитительны и горды. Я же ничтожен и, к своему стыду, неутомим.
Мое воображение мучается картинами союза горячих сердец, окрашенных ликованием от невероятных возможностей двух гибких тел.
Всё, что я хочу, это Вы.
Если на секунду Вы представите всё то же, что и я, наши мысли объединятся в мечте и заменят зыбкую иллюзию жизнью, приблизив нас к совместной задумке.
Отзовитесь моей просьбе! Испытайте этот прием и убедитесь в его результате, который непременно случится.
Почувствовав вашу чувственную настроенность, я подхвачу ее и никуда не выпущу, сделаюсь главным героем ваших телесных мук на радость своей тоскующей душе.
Прошлая ночь была ужасна и вместе с тем значима: вместо привычной сырой темницы я оказался в пыточной камере, один на один с коварным палачом. Под аккомпанемент злобного веселья мучитель скрупулезно разматывал мои нервные узлы и бросал их в бурлящий котел, где уже кипело вырванное из меня сердце.
Он лихорадочно вылавливал из кипятка мои потроха, тряс ими и развешивал нервные ниточки на штанге, вблизи воротников и рубашек, выстиранных Палашкой накануне.
Ближе к рассвету я окончательно обессилел и сдался. Остановив любое сопротивление, я обрел покой и понял истинный смысл этой коварной задумки. Помню, как лежал на полу у кровати и рассматривал предрассветную серость за окном. Но знали бы Вы, какую неземную благодарность я испытывал тогда к своему истязателю! Моя душа ликовала, ведь я переосмыслил свою раскованность, свою разгоряченность. Уничтожив мое тело, мой мучитель, сам того не ведая, сделал для меня невероятное благо.
Я понял: я испытываю предвкушение! Рождаемые чувства влекут эмоции, которые более никогда не повторятся, ведь всё прочее я нареку послевкусием.
Я самонадеянно затрепетал и уже собрался поделиться с палачом своими мыслями и поблагодарить.
Однако в рассветную дымку налаженный было контакт испорчен Сёмкой, петухом.
Этому известному разбойнику незнакомо примерное поведение. Его громкий крик разнесся над имением раньше положенного. В отчаянии я схватился за голову, вскочил и начал нервно прохаживаться по комнате оттого, что моя догадка, не получившая подтверждения и поддержки, поблекла.
Ажиотаж не отпускал до самого обеда, тело требовало ясности.
Как бы я ни отвлекался, мне становилось хуже.
Я усматривал Вас в любом избытке, любом действе. Всё кругом отзывалось мыслями о Вас. Представьте только: в тиканье часов мне чудилось биение вашего сердца, а оконные портьеры шуршали так же, как Ваши подъюбники.
Вид с балкона был мной проклят, ведь холмистые очертания повторяли сладостные изгибы Вашего изящества.
Я старательно избегал всего, что напоминает о Вас, но, окончательно умаявшись и издрогнув, я совершил ошибку: взялся за кочергу.
Металлическая палка пронзила меня невообразимым желанием, а разворошенные угли полыхнули жаром, схожим с пылом Ваших ласк.
Вы выжгли меня! Меня почти не осталось!
Мой разум мутится, а тело стонет от неприменения.
Я усердно пытаюсь отрешиться от мыслей, но справиться с внутренним огнем, увы, не могу.
Прошу Вас, сжальтесь. Если в Вас осталась хоть капля сострадания, если Господь, щедро одарив Вас красотой и статью, не забрал взамен жалости, умоляю, ответьте мне.
Ваш преданный Родион.
Любезный Родион Алексеевич!
Едва превозмогая себя ввиду дерзких проявлений Вашей страсти, я всё же решила ответить.
Выбранный Вами способ добиться от меня расположения весьма резок, однако Вы употребляете его каждый раз, отчего я догадываюсь, что иного приема для Вас не существует.
Хочу поделиться с Вами внезапной догадкой. Возможно, мое рисковое предположение подтолкнет Вас подозревать иную природу такой бурной увлеченности. Прошу, Вы должны прислушаться.