Шарло Бантар
Шрифт:
— Верно, дядя Жозеф. Мадлен так и сказала: «Хорошо, что пуля прошла насквозь и не задела кости!»
Больному было трудно разговаривать. После сделанного усилия он ослабел, закрыл глаза и снова задремал.
Первые лучи солнца скользнули по верхушкам деревьев, коснулись карниза дома, где помещался «Весёлый сверчок», и, как бы рассыпавшись, осветили кустарник под окошком Кри-Кри.
Мальчику сразу стало веселее, захотелось двигаться, действовать.
Шарло высунулся из двери каморки и стал насторожённо осматриваться.
Два густых, разросшихся дерева отбрасывали тень на покрытую травой площадку перед окном. От лёгкого ветра шелестела листва, и тени на земле принимали причудливые, дрожащие очертания, которые порой казались Кри-Кри тенями притаившихся людей. Но вскоре он убедился, что на пустыре никого нет.
«Надо пойти на разведку, — подумал он. — Но можно ли оставить дядю Жозефа, пока он не проснулся?»
Бантар как будто почувствовал растерянность мальчика, приоткрыл глаза и сказал:
— Надо быть готовым ко всему, Шарло. Сюда могут прийти. И тогда мы пропали. Меня беспокоят две вещи: знамя и шаспо.
— Моё шаспо? — тревожно спросил Кри-Кри.
— Если хочешь — твоё. Но сейчас не в том дело, чьё оно. — Жозеф улыбнулся краешком губ. — Ты, надеюсь, не откажешься одолжить его, если оно мне понадобится? Сейчас его надо спрятать, и подальше.
— Я зарою шаспо под деревом, на пустыре. А знамя пока всё ещё на мне. В земле оно может истлеть… Вот, посмотри!
Кри-Кри расстегнул куртку, и на груди у него Жозеф увидел знакомую ткань.
— Ну, иди, Шарло! Обо мне не беспокойся, — сказал Жозеф. — Только смотри не ввязывайся ни в какие споры. Держи себя так, чтобы никто тебя ни в чём не заподозрил. Помни, Шарло: сейчас ты отвечаешь не только за себя — ты отвечаешь за знамя!
Кри-Кри был готов ещё и ещё слушать дядю, но Бантар решительно оборвал беседу:
— Ну, мальчуган, пора, а то хозяйка как раз тебя хватится.
Шарло быстро полез под кровать, достал оттуда шаспо, взял в углу маленькую железную садовую лопату, снова выглянул за дверь: никого!
Кри-Кри вышел на пустырь. Укрыв шаспо в гуще разросшихся кустов, мальчик присел на корточки под большим густым платаном и начал рыть яму, мысленно соразмеряя её с величиной ружья. Он только успел приготовить ложе в земле и выстелить его сухими листьями, как услышал знакомый условный свист. Так свистеть могли только двое: Гастон и Мари.
Свиста Гастона он никогда больше не услышит. Значит, это Мари. Она жива! Как вовремя она пришла! Перед ней Кри-Кри мог не скрывать свою работу… Он коротко свистнул в ответ. И тотчас послышался шелест платья, лёгкие шаги и показалась Мари с неизменной своей корзинкой цветов.
Опустив её на землю, девочка бросилась к Кри-Кри:
— Шарло, дорогой, как я счастлива! Ты жив! Я свистела на всякий случай, почти не веря, что ты отзовёшься… Но до чего ты исхудал! У тебя совсем другое лицо… Будто год прошёл с тех пор, как мы не видались…
— А мне так кажется, что не год, а целых десять лет!
— Куда же ты девался после Трёх Каштанов?
— Это долго рассказывать. Потом всё узнаешь. Сейчас надо зарыть моё шаспо.
— Ты дрался на баррикаде? Стрелял из ружья?
— Стрелял, пока было можно, и расстрелял все патроны, кроме одного… Говорят, что, когда имеешь дело с версальцами, последний патрон следует приберечь на всякий случай. Я и приберёг его.
— Я никак не могу себе представить, что ты, Кри-Кри, сражался на баррикаде.
— Ох, Мари, тебе действительно трудно себе представить всё, что я видел в эти дни!
— Ну, и мы видели немало, — сказала Мари. — Ты слышал про генерала Галифе? [72]
— Нет, ничего не знаю.
— Страшно даже рассказывать… — Мари зябко повела плечами. — Когда вывели пленных коммунаров, Галифе сказал: «Пусть те, у кого седина в волосах, выйдут в первый ряд». И сто одиннадцать пленных вышли вперёд. «Вы стары, вы видели 1848 год, — сказал генерал, — значит, вы не в первый раз бунтуете. Вы умрёте первыми»… И их тут же казнили, — добавила Мари после паузы.
72
Галифе Гастон-Александр (1830-1909) — генерал версальской армии; руководил кровавой расправой над коммунарами после падения Коммуны, проявив при этом исключительную жестокость.
Вдали раздался ружейный залп, второй, третий, четвёртый…
Мари повернула голову в ту сторону, откуда доносились выстрелы, и тихо сказала:
— Слышишь? Так всё время. Это расстреливают пойманных коммунаров.
— Да, — мрачно сказал Кри-Кри, — меня ничем не удивишь, после того как я побывал в тюрьме.
— Ты был в плену у версальцев?..
Несмотря на то что Кри-Кри был подавлен всеми событиями и обеспокоен будущим, он испытывал некоторое удовлетворение оттого, что бесхитростное лицо Мари выражало явное восхищение подвигами друга.
Но Мари уже тревожно спрашивала:
— А про Гастона ты ничего не слыхал?
— Да, Мари… Я видал там… Гастона.
— Что с ним, Шарло?.. Почему ты молчишь?..
Кри-Кри хотел рассказать Мари о смерти Гастона, но почувствовал, что не в силах это сделать. После некоторого усилия он произнёс еле слышно:
Мари, твой светлый облик Всегда передо мной! Мари, моя подруга, Прощай! Иду я в бой!— Что с Гастоном? Почему ты не отвечаешь?.. Где Гастон, я тебя спрашиваю! Что с ним случилось? — теребя Кри-Кри за рукав, засыпала его вопросами Мари.
Заметив слёзы на глазах мальчика, она вдруг сразу сжалась и с испугом проговорила:
— Ты плачешь, Кри-Кри! Что же могло случиться?..
Кри-Кри собрался с духом и произнёс почти спокойно и очень серьёзно:
— Мари, Гастон умер. Он умер как герой!
Мари опустилась на траву и, спрятав лицо в колени, громко заплакала.
Кри-Кри беспомощно глядел на Мари. Он попытался её утешить, провёл ладонью по её волосам, но она зарыдала ещё громче, ещё неутешнее.
— Не плачь! Возьми себя в руки… Понравились тебе стихи, что я прочёл сейчас? Ведь это стихотворение — оно предлинное — написал для тебя Гастон. Ещё раньше, перед уходом на баррикаду, он передал его мне. И потом снова говорил о нём там, в плену у версальцев… Ты не знаешь, какой герой Гастон! Ведь это он спас меня из плена…