Шатровы (Книга 1)
Шрифт:
А слухи все росли и росли!
Вопила в гневе и отчаянии и сотрясала трибуну, однако все еще покорствуя, Государственная дума. Но выпуски с речами депутатов выходили в свет с белыми пробелами-изъятиями.
Бдит цензура! И самое имя — Распутин — в газетах запрещается упоминать.
Казалось, чем больше старец гадит в корону государей российских, тем дороже и милее им становится!
Верховный главнокомандующий — великий князь Николай Николаевич на телеграмму Распутина, что он, дескать, хочет приехать на фронт "благословить армию", — осмелился ему ответить телеграммой же: "Приезжай — велю повесить". С пеной бешенства на губах бегал по своему кабинету Распутин, останавливался, выпивал залпом стакан излюбленной своей мадеры и рычал своему секретарю Симановичу: "Ну, попляшет он у меня, каланча стоеросовая!" (великий князь был огромного роста). И что же? Вскоре Николай Николаевич грубо смещается с поста верховного, и его, как заурядного генерала, перебрасывают на Кавказ. Так велела государю царица. А ей — Распутин. Он злорадствовал, глумился вслед Николаю Николаевичу: "Поехал о Кавказские горы пятки чесать!.."
Играл министрами. Симанович впоследствии вспоминал: "В последний год все министры назначались и увольнялись исключительно по моим и Распутина указаниям".
Царь в своем Царском Селе ждал у телефонной трубки, кого назовет Распутин на пост премьера. А жалобщикам и обличителям старца говорил: "Григорий Ефимович — посланец бога. Его грехи я знаю. Это — грехи человека. Но на нем обитает благодать божия".
Чуть что, и разъяренный «Грегорий» грозился: "Расскажу это Любящему!" Еще и этой кличкой наградил бывший конокрад "государя всея Руси"!
Вот его подлинное письмо заартачившемуся Сазонову:
"Слушай, министр. Я послал к тебе одну бабу. Бог знает, что ты ей наговорил. Оставь это! Устрой, тогда все будет хорошо. Если нет, то набью тебе бока. Расскажу это Любящему, и ты полетишь. Распутин".
Тут все же видна "литературная правка" Симановича. А вот никем не правленная телеграмма Распутина из Покровского — Тобольской губернии царю и царице:
"Миленькаи папа и мама! Вот бес то силу берет окаянный. А дума ему служит; там много люцинеров и жидов. А им что? Скорее бы божьего памазанека долой. И Гучков, господин, их прихвост, клевещет, смуту делает. Запросы. Папа, Дума твоя. Что хочешь то и делай. Какеи там запросы о Григории. Это шалость бесовская. Прикажи. Не какех запросов не надо. Григорий".
Отпетые международные проходимцы-марвихеры, спекулянты, валютчики и, наконец, заведомые шпионы окружали нечестивого старца: банкиры Манус и Митька Рубинштейн (Дмитрием заочно его никто не именовал), Симанович и князь Андроников.
Царь — верховный главнокомандующий никаких стратегических тайн не смел утаить от своей супруги. А она — от Распутина.
Будучи верховным главнокомандующим по совместительству, царь неукоснительно сообщает своей супруге в Царское Село о дне и часе всех предстоящих наступлений русской армии и даже о том, где именно это наступление начнется.
"Моя Любимая!
В будущий вторник начнется наше второе наступление там и выше, почти на всем протяжении фронта. Если бы только у нас было Достаточно снарядов для тяжелой артиллерии, я был бы совсем спокоен… А теперь нам приходится приостанавливать наступление через неделю-две, чтобы пополнить наши запасы, и это делается слишком медленно вследствие недостатка топлива!
…С отчаяния можно прямо на стену полезть!"
В другом письме:
"Несколько дней тому назад мы с Алексеевым (начальником штаба верховного) решили не наступать на севере, но напрячь все усилия немного южнее…"
Да после таких писем из Ставки русского верховного главнокомандующего, хотя и с домашней, интимной подписью — "твой старый муженек Ники", надо ли было немецкому верховному командованию тратить средства еще на какой-то шпионаж? А содержание этих писем тотчас же становилось известно старцу. Правда, разбалтывая в письмах к жене величайшие стратегические тайны, император-главнокомандующий нет-нет да и спохватывается: "Но прошу тебя, никому об этом не говори, даже нашему Другу. Никто не должен об этом знать".
Даже! Ведь экая предусмотрительность!
И она ему обещает: "Спасибо за сведения о планах; конечно, я никому не стану рассказывать". Однако тут же и сознается, что Другу она все ж таки не могла не сказать, где и когда начнется наступление, ибо ведь надо же испросить у «Него» благословение на предстоящие стратегические операции! А молитвы Григория Ефимовича об успехах русской армии — это были, оказывается, особого рода молитвы: они, оказывается, были принаровлены прямо к месту, где должно было начаться наступление. Если старец заранее знал, что молитвы свои он должен направлять, к примеру, на участок фронта у города Ковеля, то и молитва могла возыметь свое наибольшее действие. А если не знал, тогда помощь его молитвы войскам была слабее.
И царица доходит до того, что прямо требует от мужа, чтобы он точно указал, куда именно и когда Распутин должен направлять свои молитвы. Восемнадцатого сентября тысяча девятьсот шестнадцатого года она пишет мужу в Ставку: "…Я всецело уповаю на милость Божию, только скажи мне заранее, когда предполагается наступление, чтобы Он мог особо помолиться — это имеет огромное значение…"
У царя — верховного главнокомандующего были особо секретные маршруты: он вместе с Алексеевым выезжал туда, где намечалось очердное большое наступление. Расписание этих секретных маршрутов генерал Воейков привез из Ставки царице. И опять-таки от Распутина она и не думает их скрывать: "Он (приближенный флигель-адъютант) привез мне твои секретные маршруты (от Воейкова), и я никому ни слова об этом не скажу, только нашему Другу, чтобы Он тебя всюду охранял".
А когда однажды царь посмел обойти старца, не сообщить заранее, где и куда, то в ответ последовал от "старой женушки" (так иной раз подписывалась императрица) суровый нагоняй императору и верховному главнокомандующему русских армий:
"Он жалеет, и думаю, что это наступление начали, не спросясь Его: Он бы посоветовал подождать…"
Он, Его — неизменно и всегда — с большой буквы; так же заставила она писать и самого царя. И только в двух случаях эти личные местоимения пишутся с большой буквы: когда они относятся к господу богу или к Распутину.
В своем неистовом хлыстовском наитии царица верует, что и самая погода на фронте зависит от Распутина. Было так, что туманы помешали развернуть наступление. И что же? Царица сообщает супругу в Ставку: "Он (Распутин) сделал выговор, что ему этого не сказали тотчас же, говорит, что туманы больше не будут мешать". Ее наперсница фрейлина Вырубова шлет ему телеграмму в Покровское, в Сибирь, от имени императрицы; и об этом, из письма жены, должен непременно знать император-главнокомандующий: "Она (Анна Вырубова) телеграфирует нашему Другу о погоде, и я надеюсь, что Бог пошлет солнечные дни на нашем фронте". Солнечные дни нужны для перехода в наступление.