Шайкаци
Шрифт:
Схватившись за голову, Кир отступил вглубь своей комнатушки. Череп звенел, тело его было скомкано; он бы отбросил его и сбежал отсюда бесплотным духом, но, подумав о побеге, Кир бесстрастно одернул себя – уже не успеет. То, что посулила ему маска, не оставляло спасения.
В отрешенности он опустился в углу на свою шкуру. Происходило то, чего не могло быть: эта комнатка и есть то, как он закончит. Кир стал задыхаться. Он вспомнил Томмо «Блестят Глаза», говорившего – жизнь все равно заперта в тесноте неминуемого конца. Так какой в этом всем смысл? Ничего из этого не забрать с собой, а ни для кого другого он и не старался. Мясной ангел поглотит его жизнь целиком.
Райла
Но вот Кир понял, что это длится слишком долго. Девушка должна быть давно убита. Почему бездействовал Мясной ангел? Вспышка надежды наделила его энергией. Он вскочил и быстро, хотя и не без осторожности, подошел к окну. Мясного ангела не было. Вместо этого он в изумлении увидел человека в скафандре, бегущего по терминалу. По фигуре легко было отличить Саймо. Командир «Первых людей», вошедший через аварийный шлюз, устремился к Райле.
Кир в восторге чуть не крикнул ему, но сдержался, боясь Мясного ангела. Однако Саймо, готовый войти в контейнер, обернулся на него. «Прости», – раздалось в эфире, и Кир, оглушенный человеческим голосом, никак не мог понять, что это значит. На мгновение задержав взгляд на своем товарище, Саймо скрылся внутри, чтобы вскоре появиться с Райлой. Склонив голову, она шла, пошатываясь, и огромная пушка чужеродно болталась возле ее словно бы уменьшившегося, ссутуленного тела.
Поглядев куда-то на террасу, она отшатнулась и стала стаскивать пушку, пытаясь освободиться от руки Саймо. Тот, не церемонясь, удерживал ее; между ними угадывался гневный диалог, но в общий эфир они не выходили. Наконец она обмякла, едва не выронив оружие, и Саймо, подхватив пушку, потащил Райлу прочь.
Кир фиксировал это автоматически. По движению Райлы он понял, почему не видит Мясного ангела. Король Шайкаци шел к нему по балкону.
Кир почувствовал его. Время разложилось на песок, а океан пространства омыл его тело; верным было и обратное: пространство рассыпалось крупицами, а прибой времени шевелил ими у его ног. Ощущение дробности мира быстро прошло. Кир остался на тихой земле, где был один хозяин и правил он не на Шайкаци. То был властитель собственной вселенной.
Кир медленно повернул голову, уже видя то, что только предстояло увидеть. Сквозь металлическую дверь, не встречая в ней препятствия труднее воздуха, проступала белая маска. Или она появилась сразу в комнате? В этом мире не было привычных правил. Однако в некоей точке мгновение Кира и ее мгновение встретились, и он увидел маску перед собой. В ужасе он отступил, но его хватило только на один шаг. Он знал, что позади стена и ему некуда бежать и нечем защититься. Кир обреченно застыл.
Вслед за маской в воздухе стали прорезаться кровавые швы. После засады они и правда напоминали раны, но свидетельствовали о жизни чудовища. Они расплетались мелкими веточками, не рождая ствола, а тонкие листы, в которые превратились величественные крылья, влажно липли друг к другу. Король пришел в лохмотьях, которыми стала его царственная мантия. Но это не лишало его и толики власти.
Кира затянуло в какой-то мешок. Это ощущение не было неприятным; более того, оно спрятало все его страхи и тревоги, и только один яростно бился в нем – то было осознание поражения. Сердце его продолжало горячо выстукивать этот набат, и он озирался, желая приложить руки к какому-то оружию. У него был лишь клинок. Кир лихорадочно потянул лезвие и истерически рассмеялся – что с того, что он разрежет кровь?
Не полноводное тело, а бурый скелет, обрывки жил и лоскуты приближались к нему по воздуху. Не изменилась маска слоновой кости, по-прежнему не запятнанная и для каждого, кроме Кира, несчастная. Он же видел: она больше не в гневе, она простила его и готова с лаской объять его, как крыс до него. Она шептала ему о спасении из жестокого мира Шайкаци и призраки послушно вторили о своем умиротворении.
Мясной ангел надвигался, и Кир отстранился, упершись в стену. Прикосновение мучительно отозвалось в нем, хотя и до этого он жарко чувствовал ее близость. Не осталось действий, которые бы отдалили страх; но все больнее и становилось не предпринимать ничего. Разум его хватался за мельчайшие надежды.
Кир вернул клинок в ножны и, отвязав их, взялся за оружие, как за дубину. Это не было ясным воспоминанием о совете, данном ему в Цеху, и он отталкивался от идеи, обратной той, что лезвие бесполезно. Было не важно, насколько никчемны его действия – ему нужны были любые действия, чтобы не лишиться ума от ужаса.
Мясной ангел не замедлился в своем неотвратимом течении. Белый лик заполнял все, что мог видеть Кир. Каждый совершенный изгиб был ярок, понятен словно наощупь. Оставалось искать спасения только в его глазах, в которых чернела неразличимая, притягивающая пустота. Они словно и не были частью маски, а были проходами туда, где ничего не существовало.
Кир ощутил раскаленное касание, когда Мясной ангел протянулся к нему, и вскричал. Он увидел, что несколько жил уже пляшет над горящей кожей. Невыносимо горящие острие вворачивалось в мышцы, ползло в вены и начинало отдирать плоть. Ткани натянулись, готовые треснуть и накормить мерзкие отростки.
Этот ожог открывал его казнь; Кир, не соображая, замычав, как животное, бросил себя вперед, оставляя висеть клочья мяса, и взмахнул рукой, метясь своей импровизированной дубиной в лишенный изъянов образ. Рукоятка соприкоснулась с маской.
Звука удара не было. Не было не только звука – прекратилось все. Нервы больше не вопили от боли – их сигналы замерли. Движение остановилось. Время засохло. Маска остановила свой ход. А затем, пока мир оставался ошеломленным этим мгновением, она начала меняться. Иным стало ее выражение: черты вытянулись; сгладив гнев и стерев недовольство, они выразили изумление. Округлые формы потекли вниз, создав длинный упавший подбородок, словно костяная борода, лоб обрел скальную крутизну, глазницы оформились четче, как каменные гроты, капризный рот запал, став беззубым старческим мешком. Младенец исчез. Возникло усталое, древнее лицо, в удивлении и горечи взиравшее на Кира.
То был настоящий облик Мясного ангела, скрытый где-то за пределами их вселенной. То, что было прежде доступно людям, являлось лишь игрой теней среди складок его и их мира. Но мгновение, что разорвало эту ткань, продолжалось, являя чудовище целиком.
Глаза его больше не хранили тайны. Они были темны от чего-то скопленного в них, чего-то сугубо принадлежащего ему, постижимого, бывшего каким-нибудь органическим студнем. Голова покачивалась бы теперь не в мистическом полете, а покоясь на длинной изогнутой шее, напоминавшей о некоем животном. Две тонкие слабые конечности насекомого висели под ней. В этом мире тоже существовали крылья, но они не были здесь жуткими и удивительно походили на крылья бабочки: ломкие, полупрозрачные, имевшие несколько пятен блеклого рисунка.