Шайкаци
Шрифт:
В этот раз черта вынесла людям предупреждение. Нога одного из людей сорвалась вниз вместе с клочком суши, но он удержался на своем острове. Резко выдернул ногу, скорее, от страха, чем от боли. Он таращился на нее, в ужасе прощаясь с ней; от нее отходил пар, но никаких драматических изменений не происходило. Зато в черте началась новая трансформация.
– Быстрее! – крикнул командир.
Упавший вскочил; люди, глядя под собой, вовремя отпрыгнули от опасных мест. Они понеслись по архипелагу, ожидая, что следующий шаг их попадет на тонущий обломок, но быстро приноровились к ритму. Замирали, когда всплывали листы; увидев, где проходит трещина, мгновенно
Командир обеспокоено оглядывал бойцов, шагая на грани, каждый раз почти опаздывая. Он пропустил всех вперед, высматривая опасности, готовый броситься на помощь. Но даже он стал почти спокоен: казалось, они стали вулканами над поверхностью океана, знавшими, когда утихнуть, а когда сотрясти землю.
Боец, возможно, слишком уверился в себе и посчитал стихию покоренной; он поспешил. Неловкий прыжок – и нога его опустилась на трещину, а когда обломок исчез, а человек едва не сорвался следом. Он удержался, но потерял равновесие, взмахнул руками. Бездна готова была принять его объятия.
Командир приземлился рядом, когда его боец оступился. У него не было времени оценивать обстановку – только действовать. Он выбросил руки, склонившись над провалом, и успел подпереть падавшего. Они замерли, не веря, что образовали надежную конструкцию. Командир подтолкнул его вперед и оба твердо встали на поверхность. В этот момент лепесток отшелушился под обеими ногами несчастного.
Поразительно, как лидер этих разведчиков среагировал и на это. Он мгновенно упал на свой остров и, не сомневаясь ни секунды, схватил бойца за одежду. Второй рукой он держался за край своего острова. За воротник он, мобилизовав все силы, скалясь от напряжения, держал своего человека. Только поверх плеч торчал тот над чернильной пустотой. От головы его начал подниматься пар, а в глазах, полных ужаса, появился иней, гасящий последнюю искру надежды.
Океан родил новые острова и взял новую дань. Суша под командиром треснула напополам, и два человека, не успев осознать это под светом Шайкаци, поймут, что погибли, только в ледяной тьме этой черты.
Позже разведчики пытались выявить четкий паттерн изменений, происходивших в океане, надеясь найти безопасный маршрут, но, спустя несколько дней наблюдений, оставили три штриха и квадрат.
Угрюмо слушатели сидели вокруг Рю, мораль историй которого была непонятна. А он, сумрачный мудрец, улыбавшийся их недоумению, ждал новой попытки. «Милосердие!» – заявил один, уверенный в этом ответе. «Какова цена нам как людям, если мы не будем проявлять милосердие в самых худших обстоятельствах?» – немедленно отреагировал Рю и рассказывал историю. Это случилось возле энергораспределительного узла, по которому поток электричества тек в нелюдимые сектора, где стояли мусороперерабатывающие заводы и вредные цеха. Теперь здесь правила ночь.
Фонари выхватывали мутные стены и решетчатый пол, который будто не желал выпускать лучи света из клетки. Они шли здесь, стараясь не задерживаться: завывания, стуки, вопли, чавканье – большинство этих звуков не принадлежали проводам и трубам, и мелькающие тени гнали людей вперед. Двое в авангарде – разведчики, которым суждено было заметить или угодить в ловушку черты, в молчании сменялись каждые двадцать минут.
Рю со своим бойцом завернули за угол. Карта подсказывала: скоро будет лестница к рабочим баракам, а там обычно было пусть слабое, но автономное освещение. Подходя к этому повороту, они ободряюще переглянулись. Зайдя же за него, в страхе бросились обратно. Рю вскинул раскаленное на конце копье. Боец поднял кустарный бластер. Они осторожно выглянули вновь.
Там, где был переход между двумя коридорами, по решетке была размазана кровь. Черная, она давно слиплась с металлом. Сам труп словно прирос к иссеченной поверхности станции. Кровь будто укрывала обрубок туловища. Это был человек, после смерти продолжавший сжимать стальной прут. Похоже, все, что было нижней половиной тела, сейчас было тонко размазано по этому закутку.
Но не тело напугало испытанных воинов. Возле трупа был еще один человек. Девочка. Белое ее платье было испачкано больше грязью, чем кровью. Свет фонарей тускнел на ее серой коже. На четвереньках она крутилось вокруг тела, принюхивалась, поднимала голову. Она поворачивалась к пришедшим и луч отражался от ее блеклых, точно в ночной съемке, глаз. Она быстро теряла интерес к новым людям и продолжала, переставляя босые ноги и цепкие ладони по решетке, крутиться возле… Кого?
Что-то неправильное чувствовал Рю по ее поводу. Ее равнодушие к пришельцам, звериные повадки, может, выражение лица, по которому угадывался волчонок, а не человек. Что пережила она здесь? Рю видел слишком много, чтобы верить одинокой девочке в неизведанных землях Шайкаци. Не знал, что делать, его боец.
– Папа! – вдруг прозвучал тонкий голос. Девочка повернула просящее лицо к воинам Порта, как бы призывая их ответить на этот горький призыв, зазвеневший в серых коридорах.
Боец невольно сделал шаг вперед. Рю поставил руку и, посмотрев на него, качнул головой.
– Папа! – второй раз она позвала так жалостливо, что даже Рю дрогнул.
– С каких же пор она здесь… – пролепетал боец.
Рю смотрел на нее, а она продолжала непонимающе вертеться возле трупа. Как-то странно подпрыгнула, точно взбудораженный щенок.
– Рю, – обратился боец. Лицо его было решительным. Он готов был ослушаться лидера.
То был самый опытный командир после Саймо, но даже ему еще многому предстояло научиться. И он, продолжая сомневаться, сказал:
– Не знаю, кто это, – сказал Рю, – но если ты хочешь проявить милосердие, я не останавливаю тебя. – И опустил руку.
Боец осторожно пошел к девочке. Не зная ее имени, он так и звал ее. Присел на корточки, чтобы не пугать ее ростом. Протянул руку, убрав бластер. Она настороженно смотрела на него, взволнованная, быстро дышавшая, припавшая к месту. Странно: Рю не ощущал в ней беззащитности, но все же молчал. А она шумно принюхивалась, и боец, позволяя ей все лучше узнать себя, становился все ближе. Принюхалась вновь – широко втянула воздух, и Рю увидел: грудная клетка ее раздалась шире, чем должна была, а звук получился глубоким, мощным. Тогда он собирался сказать, но не успел.
Словно разорвав маску, широко раскрылось ее лицо. Чернота проступила в глазах. Провал разверзся вместо рта. Там не было видно ни зубов, ни языка – лишь мешок ненасытного нутра. Оно даже не шевельнулось телом. Эта пасть сама по себе молниеносно растянулась вперед и сомкнулась на бойце до пояса. Губы соединились с лязгом, как железные створки. И тут же эта голова сдулась, стянувшись прежней маской. Затравленная девочка смотрела на Рю, ожидая его реакции. На мгновение показался черный язык, быстро снявший с лица кровь. Бухнула половина тела и тонко закапало на пол. Существо дернулось в каком-то спазме, и темная жижа потекла у нее откуда-то из живота – это тяжело обрушилась выдавленная из человека кровь.