Шайтан-звезда (Часть 1)
Шрифт:
Мы переглянулись.
– Мы твои гости, о госпожа, - сказал Ади.
– Сейчас мы приведем наших коней, и переправимся на тот берег, и примем твое гостеприимство.
Но мне эта затея очень не понравилась.
– Кто поручится, что за тобой не следят, о Абриза?
– спросил я.
– Вот мы переправимся, и сядем у костра, и угостимся, а тут вдруг налетят всадники твоего отца, и свяжут нас, и бросят в темницу, и пошлют гонцов к нашему царю, и станут требовать за нас выкупа. А ведь Ади - сын царя, и выкуп за него придется отдать немалый.
– Мой отец сейчас далеко, - отвечала
– И те всадники, что сопровождают нас в паломничестве, повинуются мне и моей тетке.
Она помолчала и поправилась:
– Точнее говоря, моей тетке Бертранде и мне. Но она уже стара, и вернулась в монастырь, и уже давно спит. Она - родная сестра матери моего отца, а отец уже немолод, так сколько же ей лет? Я не знаю этого. Знаю только, что она ненавидит меня так, как только может одна женщина ненавидеть другую. Ей отвратительно все, чем я обладаю, - и она говорит,
что неприлично иметь такие длинные и вьющиеся волосы такого нестерпимо черного цвета, такие темные глаза, такие бедра. А ведь моя бабка по матери была из Прованса, и женщины там темноволосы и кудрявы! Еще она говорит, что если бы замок моего отца, где я появилась на свет, не охраняли в ту ночь с таким тщанием, если бы она сама не охраняла покои моей матери, то она бы могла поклясться, что меня демоны подменили в колыбели!
– Нет в тебе ничего от шайтана, о Абриза, - сказал Ади.
– И мы переправимся на тот берег, и посидим у твоего костра, а ты, о Джабир, не возражай и не прекословь! Если бы одна из дочерей арабов оказалась в таких обстоятельствах, разве ты из осторожности отказал бы ей в сочувствии?
И, разумеется, все вышло по его желанию. Мы привели коней и переправились, посадив Абризу на круп моего жеребца, потому что аль-Яхмум признавал только Ади, а всех прочих, оскверняющих его спину своей тяжестью, сперва кусал за ноги, как бы предупреждая, а потом сбрасывал самыми диковинными способами.
Но, когда мы вышли к костру, Абриза вгляделась в наши лица.
– Что это значит?
– спросила она.
– Вы оба - чернокожие? Какие же вы дети арабов?
– Мы родились от черных женщин, и никто не ставит нам этого в упрек, объяснил Ади.
– Нам доверяют командовать войсками, а когда мы вернемся в столицу, то будем сидеть с нашим царем в диване. И его вельможи охотно отдадут нам в жены своих белых дочерей.
Но она покачала головой.
– Мне всегда говорили, что лишь демоны черны лицом, - сказала нам она. И умные люди рассказывают, что в дальних странах живут черные, похожие на диких зверей, и они поклоняются шайтану.
– Это зинджи, а мы поклоняемся Аллаху великому, могучему, - возразил Ади.
– Правда, многие правоверные считают, что в день Страшного суда у всех грешников почернеют лица, но когда это свершится, тогда и увидим.
– И многое можно сказать в защиту черноты, - вмешался я.
– Разве не знаешь ты, о Абриза, что сказано в Коране: клянусь ночью, когда она покрывает, и днем, когда он заблистает! И если бы ночь не была достойнее, Аллах не поклялся бы ею и не поставил бы ее впереди дня. Разве не знаешь ты, что чернота - украшение юности, а когда нисходит седина, уходят наслаждения и приближается время смерти?
Нет, белых я не люблю, от жира раздувшихся, Но черных зато люблю я, тонких и стройных.
Я муж, что сажусь верхом на стройно-худых коней В день гонки; другие пусть на слонах выезжают.
Девушки Абризы, испуганные нашим появлением, встали по ту сторону костра и слушали нас, не понимая наших слов. Но Абризе не было до них дела стихи снова заворожили ее.
– Прибавь, о Джабир...
– попросила она.
– И сказал любимец Харуна ар-Рашида, поэт Абу-Новас о возлюбленном:
Явился он ко мне в рубашке черной, И пред рабами он предстал во мраке.
И молвил я: "Вошел ты без привета, и радуется враг мой и завистник.
Твоя рубашка, кудри и удел мой То черно, и то черно, и то черно".
– Прибавь, о Джабир, - снова попросила Абриза.
– И еще в числе достоинств черноты то, что из нее делают чернила, которыми пишут слова Аллаха, - немедленно отвечал я, - и черны также мускус и амбра. И как прекрасны слова поэта:
Не видишь ли ты, что мускус дорого ценится, А извести белой ты за дирхем получишь куль?
Бельмо в глазу юноши зазорным считается, Но, подлинно, черные глаза разят стрелами!
Абриза рассмеялась.
– Ты убедил меня, о Джабир, но что же делать теперь мне, белокожей? спросила она.
– Может быть, потому ваши женщины закрывают лица, что они белые, а у арабов ценится черная кожа?
Тут рассмеялся и Ади.
– Нетрудно вступиться за тебя, о госпожа, и победить в споре, клянусь Аллахом!
– воскликнул он.
– Ведь сказал другой поэт:
Не видишь ли ты, что жемчуг дорог за белый цвет, А угля нам черного за дирхем мешок дают.
И лица ведь белые - те прямо вступают в рай, А лицами черными геенна наполнена.
– Прибавь, о Ади!
– повернувшись к нему, велела Абриза, и лицо ее было радостным.
– А Абу-Новас так приветствовал возлюбленного:
Явился он ко мне в рубашке белой, Его зрачки и веки были томны.
И я сказал: "Вошел ты без привета, А я одним приветом был доволен".
Он молвил: "Споры брось ты, ведь господь наш Творит невиданное бесконечно.
Моя одежда, как мой лик и счастье: То бело, и то бело, и то бело".
– Как жаль, что я не могу принять участие в этом споре! Если бы я знала подходящие стихи...
– она вздохнула.
– Теперь я вижу, как мало знаю! И если бы я лучше владела вашим языко, то сама сочинила бы подходящие стихи... А какие еще у тебя доводы, о Ади?
– В белизне множество достоинств, и снег, что так ценится на пирах, нисходит с небес белым, и мусульмане гордятся белыми тюрбанами!
– отвечал он.
– Когда моему отцу предложили возглавить паломников, а это немалая честь, он взял нас всех с собой, тетка Бертранда на этом настояла, помолчав, сказала Абриза.
– И мы долго плыли на венецианской галере. А потом матросы закричали, и мы вышли на палубу, и я увидела вдали берег, и белые города на склонах гор, и золотые купола ваших мечетей... И всякий раз, вспоминая вашу землю, я буду видеть эту безупречную белизну на зелени гор...