Шеф Пьер
Шрифт:
— Это не нелепые вопросы. Видите ли, наши гости могут задать те же вопросы, что и я, — говорю я, обводя комнату рукой, показывая, что любой из нас должен быть подготовлен к этому вопросу, когда будет рекомендовать блюдо.
— Я сам расскажу клиенту, если ему нужен будет полный ответ.
— Господи, — бормочет тихим голосом Эндрю.
— Я здесь шеф-повар. Я шеф Пьер. Люди приходят сюда, чтобы попробовать мои блюда.
Могу сказать, что я задела его за живое.
— Я не спорю с этим, но мы должны быть в состоянии ответить на элементарные вопросы, если у наших гостей они возникнут.
— Нет! Вы придете и позовете меня, и я отвечу на все вопросы, — говорит он, его лицо краснеет, а голос срывается. Он выглядит так, будто балансирует на грани нервного срыва.
Теперь я понимаю, почему этот ресторан потерял звезду Мишлен. Он не сосредоточен на еде, а только на том, как хорошо он выглядит перед людьми, которые сюда приходят.
— Понятно, — говорю я и слегка киваю.
— Хорошо, попробуйте, пока не остыло, — говорит он и машет рукой в сторону основного блюда.
Я могла бы и дальше выпендриваться и сказать, что не люблю фазанов, но думаю, что пульсирующая жилка на его шее говорит о том, что он вспыхнет от ярости.
— Спасибо, — говорю я, беру последние столовые приборы и отрезаю небольшой кусочек фазана.
Когда фазан попадает в мой рот, сладкий кленовый дым и землистый аромат трюфельного масла соединяются, и я ощущаю необыкновенный взрыв вкуса. Я чувствую, что чего-то не хватает, но чего — не могу точно определить.
Все взгляды обращены на меня, с нетерпением ожидая моей реакции.
— Хорошо, — говорю я, откладывая столовые приборы.
— Хорошо? — Пьер хмурит брови.
— Да, очень хорошо. Спасибо.
— Очень хорошо? — спрашивает он.
— Да, спасибо.
Его челюсть напрягается, а руки на долю секунды сжимаются в кулаки.
— И что же вам не понравилось? — он поднимает руку и потирает подбородок.
— Я не сказала, что мне не понравилось. Я сказала, что блюдо очень хорошее.
— Есть разница между очень хорошим и превосходным, — он кивает в сторону остальных сотрудников. — Они все думают, что оно было великолепным, и стонали от удовольствия, а вы берете один кусочек и говорите, что оно очень хорошее.
— Оно очень хорошее, и спасибо вам за представленную возможность попробовать его.
— Вы придирчивая и невыносимая женщина, — говорит он и поворачивается ко мне спиной, двигая лимонное безе в сторону жаждущих зрителей.
Никто не пробует его. Вместо этого их взоры приклеены к нам. Бессовестные зрители ждут, что будет дальше.
— Попробуйте и скажите, что вы думаете. — Пьер берет десертную вилку и протягивает мне.
Я беру ее и смешиваю все компоненты, чтобы ощутить полный вкус лимонного безе.
Ух ты, насыщенный вкус и кислота лимонов вместе с воздушным легким безе — это просто великолепно. Один из самых лучших десертов, что я когда-либо пробовала.
— Вам нравится? — спрашивает Пьер.
Конечно, невозможно скрыть мою реакцию, и, если честно, я даже не пыталась.
— Это, пожалуй, один из самых изысканных десертов, что я когда-либо пробовала. Сочетание всего этого дает восхитительный вкус, — говорю я, действительно желая съесть все.
— Хорошо, — говорит Пьер, разворачивается и уходит обратно к себе на кухню.
Он такая высокомерная задница.
Глава 4
Пьер
Она посмела расспрашивать меня. Расспрашивать перед обслуживающим персоналом. Кем, черт возьми, она себя возомнила?
Стакан виски пустеет довольно быстро.
Я сижу в своем кресле и пялюсь на фотографию Евы.
— Ты можешь поверить ей, mon amour? (фр. любовь моя) Она дура, притворяющаяся той, кем не является. Она просто официантка и ничего больше, даже не кулинарный критик. Она не имеет представления о том, что пробует, иначе ей бы понравился фазан, и она не выглядела бы такой разочарованной, когда пробовала его.
Глаза моей жены улыбаются мне, ее тело повернуто в сторону камеры, губы приподняты в нежной, беззаботной улыбке.
Закрывая глаза, я чувствую, как нежный запах ее цветочных духов щекочет мне нос. Легкое прикосновение, разжигающее мою кровь и помогающее вспомнить то, насколько красивой она была.
— Я хочу, чтобы у нас был ребенок, — когда-то прошептала она мне. — Хочу, чтобы маленький Пьер присоединился к нам. — Она поцеловала меня, прижалась своим телом к моему, показывая мне, насколько сильно она хотела стать матерью.
Мои глаза открываются, когда я тянусь за бутылкой, подливаю еще в свой пустой стакан и наслаждаюсь жгучей жидкостью, поскольку я в очередной раз ищу туманное спасение.
Уже перевалило за два часа ночи. Тепло дня испарилось несколько часов назад, и тонкое одеяло ночного воздуха упало на город. Наш с Евой дом в Глиб (Примеч.: район в Сиднее) довольно старый, и расположен вдоль обсаженной деревьями дороги. Мы купили его, потому что она влюбилась в него, Ева говорила, что у дома есть характер. Кухня нуждалась в ремонте, ванная была маленькой и тесной, ковер — запятнанным и старым, а стены были обшиты деревянными панелями. Типичный австралийский дом, отреставрированный в 70-х.
— Мы можем отремонтировать его, и ты получишь свою роскошную кухню, — сказала она, когда мы его осматривали. Она закружилась в своем светло-желтом сарафане и игриво подмигнула мне через плечо, когда неторопливо вышла из устаревшей кухни.
Ее смех подсказал мне, что она хочет этот дом. Дом, где мы собирались завести семью и состариться вместе.
Сейчас я оглядел гостиную и увидел лишь тишину и пустоту. Ни детей, ни Евы, ни любви.
Я оглянулся на бутылку и почувствовал глухой удар в сердце. Сейчас это было не так, как тогда, когда была жива Ева. Сейчас оно билось только из необходимости, а не потому, что жаждало жизни.