Шеф-повар для французского графа
Шрифт:
– Да причём здесь мои волосы? То рыжие, то не той длины. Не особняк, а какой-то сумасшедший дом. А хозяин его… Так, Мишель, думаем об ужине. Только об ужине. Исключительно об ужине.
Кто бы сомневался, что выходка Эжена не останется без последствий. Во время дневного перерыва Мишель так и не смог уснуть, хотя за два месяца работы успел привыкнуть к новому ритму жизни. Он ему очень даже подошёл, так как по своей натуре парень был натуральной «совой» и вставать рано не любил. Его выручали только будильник с противным настырным сигналом, контрастный душ и большая чашка кофе. Теперь ночами он вообще спать не ложился, предпочитая приготовить всё необходимое для суперраннего завтрака, начистить и нарезать всё, что можно и переделать множество дел по кухне. И только потом, покормив всех обитателей особняка, он, так сказать с чистой совестью, совершенно спокойно отправлялся отсыпаться. В таком
Два раза в неделю Мишель совершал дневные вылазки в магазинчики и на рынок, чтобы закупить необходимое: свежие сыры, рыбу, мясо, некоторые приправы и многие другие мелочи. Обычно в такие дни его сопровождали Ларс, а иногда и Тьерри. Пару раз присоединялась даже Жюли, вся светящаяся и радостная, благоухающая странно притягательным ароматом духов. Тогда они вчетвером обязательно посещали милые уличные кафе, лакомились круассанами, булочками и кофе. Жюли всегда заказывала мороженое с фисташками. Пока она весело болтала с Мишелем и звонко смеялась, Тьерри сидел нахмуренный и бросал в сторону белокурой горничной сердитые взгляды, но ничего не говорил ей. Ему отчего-то не нравились знаки внимания, которые она оказывала новому повару, хотя сам он демонстрировал к парню сплошную доброжелательность. Мишель чувствовал, что эти эмоции искренние и неподдельные, и ситуацию с Жюли никак не мог взять в толк.
Сам он ничего предосудительного в их болтовне не видел. Девушка была очаровательной, как большинство француженок обладала тонким шармом, но совершенно не вызывала никакого сексуального отклика в душе Мишеля. Он смотрел на неё исключительно как на подругу и коллегу по работе. Другое дело, что его тянуло к собственному работодателю, но вот об этом факте парень предпочитал не распространяться. Это была его личная проблема, которую Эжен так неудачно усугубил.
Не выспавшийся, немного злой на самого себя, Мишель быстро приготовил ужин, не забыв о вкусовых пристрастиях каждого из обитателей. Свиные ребрышки под медово-горчичным соусом для Абрахама, нежный сибас со шпинатом и грибами для привередливого Тьерри, телятина под соусом из трюфелей, а также пирожное с шоколадом и апельсиновым кремом для Эжена. Вот кого баловать Мишель не собирался, так это юного Филиппа, воспитанника графа. Избалованный блондин бесил неимоверно. Нет, при графе он вёл себя весьма прилично. То есть, широко и мило улыбался, а в глазах, зеркале души, Мишель прекрасно мог прочесть тот дальний маршрут, по которому юноша не прочь был послать нового повара. Поначалу воспитанник пытался привередничать и докапываться едва ли не до каждого блюда, но был быстро поставлен графом на место. Так что лично Филипп кушал то, что стояло на столе, а его предпочтения Мишеля не волновали.
А вот обычно молчаливый Сендзо Аками, который не проживал постоянно в особняке, а мотался по стране, выполняя поручения графа, Мишелю нравился. Было в нём что-то такое особенное, заставлявшее приглядываться к сдержанному японцу с длинными густыми волосами, восточными тёмными глазами и красивыми тонкими губами. Мишель специально для него готовил блюда из курицы, зная, что он их любит, и десерты с карамелизированными фруктами. Аками всегда смущённо улыбался и кивал в знак благодарности, вызывая тихое фырканье со стороны Филиппа. Странным парнем был всё-таки этот мелкий англичанин. Мишелю начало казаться, что он ревнует его и к графу, и к Аками. При этом никаких отношений между ними Мишель не заметил, как ни приглядывался. Там не было не то что любовного треугольника, там не было даже пары. Хотя Аками, когда Филипп этого не видел, бросал на него грустные, полные тоски взгляды. Мишелю так и хотелось подойти, хорошенько двинуть спесивого блондина по затылку и заставить обратить внимание на влюблённого в него хорошего человека. Хотя, возможно, Филипп всё знал, и просто ему нравилось изводить японца.
Все эти мелочи Мишель стал замечать после того, как начал завтракать и ужинать вместе со всеми в столовой. Эжен приложил немало усилий, чтобы уговорить его присутствовать на общих трапезах, а не отсиживаться на кухне. Мишель в который раз убедился, что в особняке живут необычные люди, со своими правилами и жизненными устоями. Они, словно одна семья, такая разношерстная, но очень крепкая. Мишель немного неуютно себя чувствовал поначалу, понимая, что ему позволяют сделать шаг и влиться в эту странную компанию. Он подумал и… сделал шаг. Обитатели особняка, в большинстве своём и за редким исключением, ему нравились. Но именно в этот поздний вечер, Мишель оставил подачу ужина на Жюли, попросил её извиниться перед всеми за него, и направился в свою комнату. Пикантное утреннее происшествие между ним и Эженом спровоцировало «приступ». Мишель кожей чувствовал его приближение и предпочёл спрятаться у себя.
На лестнице он столкнулся с Тьерри и высоким худым, как жердь, мужчиной средних лет. Когда его тёмные прищуренные глаза остановились на лице Мишеля, по телу парня прокатилась волна дрожи. Взгляд мужчины был липким, до жути неприятным. Он словно оценивал кусок мяса на рынке. Мишель стряхнул нахлынувшее было странное оцепенение, поведал Тьерри о своём плохом самочувствии и, ещё раз попросив извиниться перед графом, быстро пошёл к себе.
Его «приступы» не проходили одинаково. Когда Мишелю не удавалось остаться одному, он впадал в сексуальное буйство и помнил всё урывками. Когда же он успевал уединиться, то на него наплывал дикий жар. Он метался по постели, комкая простыни, словно в бреду. Самоудовлетворение не помогало. Мишель плохо воспринимал действительность, а утром не помнил вообще ничего. Спустя годы он понимал, что во время «приступов» ему необходимы эмоции партнёра, и чем они ярче, тем лучше. А когда таких эмоций нет, «приступ» переносится весьма плохо. Но… Просыпаться в чужих постелях и с абсолютно чужими людьми парень не любил ещё больше. После таких пробуждений он чувствовал себя неимоверно грязным, особенно когда начинали всплывать обрывки воспоминаний. Так что в этот раз, как и прежде, Мишель принял прохладный, почти холодный душ, раскрыл окно, впуская ночной ветерок и, благодаря одному чёрному псу не опасаясь внезапных гостей, лёг спать. Точнее, попытался.
Жар вновь сжигал его тело, сердце неистово колотилось, заставляя метаться по постели. Веки Мишеля налились свинцом, голова гудела, словно в ней поселился улей с пчёлами. На полу валялись влажные использованные салфетки, а в комнате витал лёгкий запах, свидетельствовавший о том, что хозяин комнаты ласкал себя. Ночной ветерок играл с тонкими шторами, но почти не остужал разгорячённую кожу. Мишель, мечущийся по постели в истоме, не заметил, как через окно метнулась тень, и в комнату проник человек. Он неслышно сделал несколько шагов и остановился возле кровати, просто наблюдая и сохраняя молчание. Потом он вытащил из кармана брюк длинный тонкий шарф и шёлковую маску для сна. Мужчина улыбнулся и в мгновение ока связал руки Мишеля над головой шарфом, притянул их к деревянному изголовью кровати. Его губы накрыли рот парня жарким поцелуем, а проворные пальцы шустро надели на глаза маску, не дав рассмотреть неожиданного гостя. Мишель испуганно замер, ненадолго придя в себя, и часто-часто задышал.
– Не бойся, - прозвучал в тишине спальни смутно знакомый голос, и жаркие губы начали своё путешествие по напряжённому телу.
– Не надо, - прошептал Мишель, силясь избавиться от пут и прикосновений чужих рук, которые вслед за губами незнакомца, пошли в наступление и теперь посылали по телу волны облегчения. По правде говоря, этот голос вызвал в его душе новую бурю, новую волну страсти и теперь перед парнем стояла неразрешимая задача - сопротивляться дальше или… Жаркие губы, накрывшие его стоящий по стойке «смирно», как гвардеец на посту, член решили всё за него.
Губы ночного гостя двигались умело. Язык шаловливо поиграл с нежной чувствительной головкой, скользнул ниже, покружил. Член Мишеля нежили, как сладкую карамельку, вызывая в его голове взрывы ярких фейерверков, как в День Независимости. Он стонал и выгибался, насколько позволяли его путы. Сколько длилась эта сладкая мука, Мишель не знал, но в один момент его накрыло так, что перехватило дыхание. В тот же миг шею пронзила острая боль, которая сразу слилась с наслаждением, вышибив сознание Мишеля из реальности. А потом волна неги унесла его в спокойный и безмятежный сон. Гость вновь улыбнулся, лизнул напоследок два едва заметных прокола на тонкой шее, затем осторожно провёл кончиком языка по скуле парня, дотронулся до припухлых и искусанных губ. Потом мужчина быстро отвязал руки Мишеля, поцеловал запястья и исчез из комнаты, так же тихо и незаметно, как и появился.
Утром Мишель проснулся и, раскрыв глаза, прислушался к себе. Он чувствовал себя прекрасно. Можно было сказать, что даже великолепно. В теле бушевала энергия, едва ли не била через край. Он понял, что проспал завтрак, и если его никто не разбудил, значит, Жюли справилась сама. Мишель, предполагая, что может вовремя не проснуться, оставил для неё инструкции. Девушке оставалось лишь достать приготовленное из холодильника и довести до ума. Даже десерт для графа уже был готов. Мишель сладко потянулся и легко вскочил с постели. Он нырнул под тёплые струи воды, провёл по своему телу ладонями и тут вспомнил, что ночью был не один. У него мигом покраснели уши и загорелись щёки. Мишель опустился на пол душевой кабинки, с отчаянием запустив пальцы в мокрые волосы. Он не видел того, кто помог ему справиться с волнами накатывающегося возбуждения. Мужчина подарил ему разрядку и покой, не позволив себе зайти с находящимся в странном состоянии парнем слишком далеко. Догадка о таинственной личности гостя вводила в смятение и непонимание. И Мишель теперь задавал себе вопрос: «Что теперь делать дальше? Как смотреть в глаза… Эжена?»