Шеметовское болото
Шрифт:
– - Стой!
– - раздается позади. И я, так и не успев ничего понять, чувствую сильный и жесткий толчок в спину и лечу вперед и вниз, в провал, где меня ждет смерть.
В последний момент я всё-таки успеваю ухватиться руками за края досок, но они начинают крошиться под моими пальцами, и мне приходится вновь и вновь искать, за что уцепиться. Надежды нет. Наконец попадается что-то прочное, и я замираю, чтобы поднять голову и глянуть в глаза своему убийце.
Он стоит, наклонившись надо мной, уперевшись ладонями в колени и улыбается. Мой любимый, мой самый добрый и нежный... Как долго он ждал этого момента, как, наверное, не терпелось ему покончить с необходимостью притворяться и унижаться. И сейчас на его лице, подсвеченным зеленым гнилостным светом, выражение настоящего, неподдельного счастья и торжества. Оно не было таким даже в день нашей свадьбы, хотя он наверняка очень старался.
Заметив, что я смотрю на него, он улыбается ещё шире. И выпрямляется. Ему нужно только наступить каблуком на мои отчаянно цепляющиеся за балку пальцы, и я рухну вниз.
– - Стой!
– - опять тот же голос.
Кирилл медленно поворачивается, и я вижу, как искажается его лицо.
– - Ты снова пришел сюда убивать?
– - Не подходи, иначе ей конец, -- голос моего мужа звучит злобно и отчаянно. Мне хочется заткнуть уши, чтобы не слышать, но я не могу.
– - Дело не в ней, а в тебе.
– - Слова падают размеренно, словно капли с высоты.
– - Настало время покончить со всем этим.
– - Ошибаешься!
Я слышу металлический щелчок и знаю что это. Предохранитель пистолета. Кирилл достает его из кармана, но тот, в кого он целится, всё ещё остается для меня невидимым. Одновременно я чувствую, как начинает саднить разодранная при падении щека и что-то теплое медленно стекает по ней. Ненавижу, я с детства ненавижу боль и кровь! И помимо своей воли я начинаю судорожно подтягиваться на руках, одновременно пытаясь зацепиться ногами хоть за что-то. У меня сильные, привыкшие управлять строптивыми лошадьми руки, я отчаянно карабкаюсь вверх и всё-таки умудряюсь взобраться на балку, которая удерживает непрочный остаток перекрытия. Только усевшись и прижавшись спиной к стене, я вижу их обоих.
Они стоят друг против друга -- мой муж и Николай, оба с ног до головы в черном. И только теперь я замечаю в чертах нашего вечернего гостя что-то неуловимо напоминающее мне того, кого я так бесконечно и отчаянно любила. Его лицо тоньше и бледнее, но глаза... Как я могла не заметить тот же разрез глаз, со слегка опущенными наружными уголками, росчерк бровей?! Я зажмуриваюсь и одновременно пытаюсь рукавом отереть со щеки кровь.
– - Собираешься застрелить меня?
– - А почему нет? Ты напал на мою жену, а я убил тебя, борясь за её спасение. Жаль, не удалось, -- в голосе Кирилла откровенная насмешка и злорадство.
– - Значит, на этот раз захотел стать богатым вдовцом?
– - Я практически им уже стал, любезнейший!
Николай не успевает ответить. Выстрел звучит коротко и сухо. Потом второй, третий. Сколько патронов в обойме -- шесть или семь? Кирилл стреляет до тех пор, пока они не заканчиваются, и пистолет начинает издавать бессильные щелчки. И только тогда я открываю глаза. Кровь на черной рубашке Николая не заметна. Но почему он, как ни в чем не бывало, продолжает стоять и смотреть на Кирилла с печальной улыбкой?
– - Ты забыл, брат, что однажды уже застрелил меня? Помнишь, что ты тогда мне сказал? Впрочем, неважно, твоя черная душа могла и забыть такие подробности.
– - Тварь!
– - муж отшвыривает бесполезное оружие и делает шаг к Николаю.
– - Я давно забыл, кем был когда-то! Для того, чтобы продолжать жить, душа должна уметь забывать. Я забывал и возрождался, так было и будет!
Николай покачал головой:
– - Но ты не забыл, как убивать... Мы знали, что ты вернешься. Нам надоели твои перерождения и бесчинства. Кому как не нам остановить тебя, Павел?
Павел?!
Николай, продолжая улыбаться, отступает в сторону, и за его спиной в холодном сиянии проступает угол комнаты. Стены, оклеенные бежевыми шпалерами, по которым разбросаны букеты чайных роз, изящный венский диванчик с гнутыми белыми ножками и желтой обивкой. На нем сидит сухощавый пожилой мужчина в светлом полотняном костюме. Рядом стоят полноватая дама с седыми волосами, уложенными в причудливую прическу, и.. У меня перехватывает дыхание. Потому что мальчик в длинной рубахе и синих штанишках -- это Ромка. Все трое молча смотрят на Кирилла и не двигаются. И одежда у них на груди опалена, продырявлена и покрыта кровавыми пятнами.
– - Папа... маман...
– - голос моего мужа переходит в хриплый стон.
– - Мы решили не звать остальных, это дело семейное, -- густым низким голосом произносит дама, поднося к глазам лорнет.
– - Хватит тебе, Павлуша, скитаться и убивать. Не дело это. Пора!
– - Упокойся, выродок!
– - резко бросает мужчина и отворачивается.
Мальчик молчит и только смотрит. И под этим взглядом Кирилл начинает шататься, потом хватается за грудь и валится ничком на гнилые черные доски. И я вижу, как сверху с треском начинают медленно рушиться обгорелые балки, погребая под собой неподвижное тело. В меркнущем свете лица старика, дамы и мальчика сереют, покрываются трупными пятнами, и истлевающая на глазах плоть опадает с костей, открывая пустые глазницы черепов. Кто-то хватает меня за руку, тянет за собой и кричит: "Скорее!" Мы бежим, спотыкаясь, и едва не падая, по бесконечным коридорам, вниз по лестнице, вон из страшного, окончательно гибнущего дома. Сильные руки хватают меня и поднимают на спину Байярда.
– - А Ромка?!
– - успеваю крикнуть я до того, как он хлестнет лошадь.
– - А Роман, отцовский казачок, был убит тогда же, -- печально отвечает Николай и резко хлопает ладонью по крупу Байярда.
– - Быстрей!
Непривычный к такому обращению конь срывается в карьер, и мы успеваем. Последние метры он преодолевает, с трудом вырывая копыта из густой болотной жижи и, наконец, храпя, вылетает на тропу. Нам навстречу несется кем-то расстреноженный перепуганный Брайан.
Я натягиваю повод и оборачиваюсь.
Прекрасный белостенный дом, освещенный и украшенный гирляндами цветов, словно сегодня в нем устраивают роскошный бал, медленно опускается в заросли камыша и осоки. И прежде чем над его крышей смыкается покрытый ряской ил, до меня доносятся отзвуки веселой музыки и человеческие голоса.
Последнее, что я вижу вдалеке -- широкоплечая стройная фигура в черном, растворяющаяся в болотном тумане. Прощальный наклон головы...
Где-то высоко, среди гаснущих звезд, летает Лунная Сова, которую я уже вряд ли когда-нибудь увижу.