Шёпот Колыбели. Кетаб третий
Шрифт:
Но сама идея Равистеру понравилась. Любые боевые действия – это риски. Сообщить народу, что Стратус погиб на севере, даже логичнее. Ведь с покушением он мог бы справиться – да он и справился: он убил пятерых отменных людей Лордрака. А война есть война. Шальной арбалетный болт, вражеский меч, засада… Достойная смерть воина.
Первоначальный план крошился вдоль и поперёк, опадал, точно сухая глиняная крошка с гончарного круга, а вал заговора всё вращался и вращался, не собираясь останавливаться и даже замедляться.
Что же, решено. Нужно срочно отправить войска на север – надолго
– Отличная идея, ваше высочество, – произнёс Равистер с поклоном. – Вы будете достойным правителем, мудрым и проницательным. Готовьте вашу речь, а я немедля займусь отправкой войск.
Принц встал. В глазах его горел огонь, как и в глазах отца. Импер-командор сразу вспомнил молодого Хордрона. Именно таким тот занял трон. С таким же огнём в глазах он отплывал к берегам Фольнарда, чтобы покорить южаков.
Тогда они ещё были хорошими друзьями.
– Найди предателя, – процедил Мантис. – Найди – и убей.
Равистер Горн вновь поклонился и быстро вышел, оставив принца одного. Предстояло много сделать за эту ночь. Очень много.
***
Жаркое южное солнце палило нещадно.
Генерал Бейрас дер Ластэр, главнокомандующий Нэскайларда, прошёл вдоль укреплений, оглядел внимательным взглядом павезы, приготовленные пехотой на случай арбалетного огня противника. В перемирие, объявленное дафиаркамцами, он верил слабо, поэтому отдал строгий приказ быть готовыми к внезапному нападению. Регулярные смотры вновь прибывающих добровольцев он устраивал раз в несколько дней. Вот и сейчас Бейрас неспешно шёл мимо солдат, что выстроились в ряд около вышек, глядя на высокое – во всех смыслах – начальство. Начищенные нагрудники ярко сияли на солнце, но ещё ярче сияли глаза: восхищённые, яростные, горящие огнём праведного гнева к северным захватчикам.
Генерал усмехнулся и двинулся дальше. У небольшого отряда под стягом лорда дер Варгета он задержался, зорко углядев в задних рядах старые доспехи, некогда повсеместно распространённые диры, в народе прозванные дирюгами. Командиры вытянулись, гаркнули на солдат, но Бейрас махнул рукой – мол, «вольно», и зашагал вперёд, к дальним укреплениям.
Однако вид кособоких дирюг, выуженных из дедовых сундуков, зацепил. Генерал быстро закончил осмотр и удалился в свою палатку. Остро захотелось остаться одному, подумать, вспомнить. Сколько же лет прошло? Когда успела подкрасться старость, проклятый лазутчик?..
Приказ о новом доспешем снаряжении король Раугард дер Вэйл издал более сорока лет назад. Тогда же в королевстве появились пики и тяжёлые наземные павезы против кавалерии, пришли – и быстро вытеснили копья и круглобокие адагры, тоже с лёгкой руки молодого капитана дер Ластэра. Бейрас вспомнил, как самозабвенно вырисовывал детали будущего снаряжения для кузнецов и бронников. Изменял яркие, хранимые в памяти образы, стараясь придать им оригинальный вид, но сохранить прежнюю
Рисовать он любил с детства. Правда, в те далёкие времена Бейрасом звала его лишь мать – маленькая, тихая, вздрагивающая от любого крика или резкого движения. Звала тайно, шёпотом перед сном, приглаживая непослушные чёрные волосы сына и рассказывая о далёкой стране, которая могла бы стать ему настоящим домом.
Все остальные звали его Бирус.
Обычное имя. В любом городе необъятного Дафиаркама таких Бирусов носились десятки по мощёным улицам, стуча босыми пятками и вытирая сопливые носы.
Отца Бирус любил. Статный, красивый, с седыми висками, когда он заходил в дом после долгой отлучки, мальчик всегда вихрем мчался навстречу, тянул руки, приветливо кричал «Паапкаааа!» Отец наклонялся с широкой улыбкой, подхватывал, кружил и непременно кидал к потолку, ввысь, ещё чуть-чуть – и голова коснётся балки. Бирус сладостно замирал на краткий миг на самом верху, а потом птицей летел вниз, в любимые объятья, пахнущие дорожной пылью, п?том, ветрами и далёкими землями.
Мать осторожно выглядывала из-за косяка, теребила подол платья, шагала к отцу лишь после того, как тот опускал сына на пол и протягивал свои сильные руки к ней навстречу, произнося неизменное «Ну здравствуй, радость моя!». Осторожно, словно по острию ножа, она подходила, приникала к широкой груди. И отец крепко обнимал её, целовал чёрные, как ночь, волосы, высокий лоб, бледные губы и тихо-тихо бормотал какие-то слова, а мама всегда плакала.
Следующий день после возвращения отец всегда посвящал сыну. Поднимался рано, по давней армейской привычке, входил в комнату ещё затемно, откидывал мягкое тёплое одеяло.
– Вставай, Бирус! – раздавалось громогласное. – Увольнительную всего на три дня дали! Нам надо столько всего за эти дни переделать! Некогда валяться, засоня!
И Бирус вставал, моментально просыпаясь и радуясь, заранее смакуя предстоящий день.
Ведь этих дней, что отец проводил дома, было так мало…
Жили они в небольшом имении на севере Нордтрона. Отец служил в столице, но семью перевёз подальше – дед и тётка люто ненавидели маму и особенно его, Бируса. Уже став старше, мальчик узнал от кузена Риса Клетиаса, что всему виной мамино южное происхождение.
– Да дело даже не в этом, – тянул Риис, протирая кисти отбывками ветоши, что Бирус заботливо подавал двоюродному брату. Потом оборачивался, пристально глядел в тёмные, почти чёрные глаза мальчика. – Они просто не уверены, что ты – наш… Но я-то знаю, что всё это выдумки. Да на тебя только глянь – стать, выправка… На руки наши посмотри! Они ж одинаковые! Короче, глупости это материнские, и дед уже старый, не соображает ничего. Забудь.
Забыть не получалось. Дед наотрез отказался вводить «нэскайлардского выблядка» в род. Отец скандалил, уговаривал, объяснял, но в итоге смирился. С его званием портить отношения и проявлять сыновью непокорность он не мог. Поэтому и не женился на маме, и отвёз её и сына подальше, в соседний Нордтрон. Но тётка, когда бывала в городе у подруги, непременно заезжала в дом любимого брата, чтобы вылить на незаконную невестку ушат словесной грязи.