Шепот звезд
Шрифт:
– Чего ревешь?
– спросил он.
– Иоанн смотался. В тот день, как ты уехал в Мюнхен, он мотанул. Исчез, как в море корабль.
– Та-ак! Сейчас обдумаем это дело. Я примерно догадываюсь, в чем дело.
– Он сел в кресло и взялся за лоб, словно пытался разгадать причины очередного АПа.
– Он на меня обиделся. Он рвался в эскадрилью к Комарову, а я не благословил его на эту глупость. Если не самоубийство. Я ему рекомендовал блатную работенку для пенсионеров - сидел бы с Матвеем Козловым и глядел бы на самолеты - нет, не хочет.
– В самом деле?
– Серафимовна начала успокаиваться.
– С чего бы еще обижаться? Это работа не для человека с его характером. Он не знает, а я-то знаю, что его будут кидать туда, куда уважающие себя инженеры, чтущие регламент, не сунутся и под дулом пистолета. Очень удобная фигура козла отпущения для "новых русских".
– Нет, - возразила Серафимовна.
– Он на меня обиделся. В тот день, когда ты уехал в этот гадский Мюнхен, ко мне пришла Валюха, и мы посидели, поболтали...
– Не та ли, что я дверцей зацепил?
– Не придуривайся, что ты ее не знаешь. Она тебе нравится даже стукнутая дверью.
– Пусть нравится. Что дальше?
– Иоанн ее... того...
– Не врешь?
– Нет.
– Где?
– Здесь.
– Она пальчиком показала на дверь комнаты Ивана Ильича.
Николай Иваныч, когда до него окончательно дошла суть происшествия, так и закатился, так и замолотил руками по подлокотникам кресла.
– Ай да батька! Ай да сукин сын! Думаешь, из-за этого и ушел? Прекрати реветь! Из-за этого не уходят.
– А он ушел. Ему стало неловко. Он стеснялся, краснел. Потом позавтракал и ушел.
– Ладно хоть не голодным ушел.
– Ему было стыдно перед памятью жены.
– Серафимовна махнула в сторону нераспечатанных контейнеров.
– Он унес с собой ее портрет.
– Детский сад!
– хмыкнул Николай Иваныч, думая, что породнился с отцом еще по одной линии.
– Думаю, что матушка его простит. Сама посуди, что делать, если к тебе в койку забирается голая дама, то есть не к тебе, а ко мне, то есть... тьфу ты!.. к нему... совсем запутался.
Он пытался спихнуть АП на германскую сторону, что было с его стороны непостижимым для германского ума нахальством, так как в месте пробоя обшивки оказались следы оранжевой краски, которой у нас красят водила для буксировки самолетов. Германцы этого не знали, но он-то знал. Инженеры противной стороны не дали ему повода посчитать себя лопухами и, отдав должное его технической казуистике, свели попытки обуть их в лапти на юмор. Явно проигрышное дело выиграть ему не удалось. А ведь случалось, и выигрывал.
Пользуясь возможностью отоспаться, он продрал глаза только в два часа дня.
Некоторое время вспоминал германских инженеров, которых приводило в восторг его нахальство, потом рассказ Серафимовны о грехопадении отца. Во старые барбосы! Своего не упустят и чужое прихватят.
В окно светило солнце, он почувствовал в отдохнувшем теле давно забытую телесную радость и, поднявшись с постели, сделал несколько гимнастических движений перед зеркалом. И тут раздался телефонный звонок. Занимаемая должность обязывала его даже в праздники подходить к аппарату.
– Это говорит Аэрофлот?
– спросил женский голос.
– Не понял.
– Извините.
"Как Аэрофлот, то есть "воздушный флот" может говорить?
– хмыкнул он, производя редактуру вопроса женщины.
– Воздушный флот может гудеть".
Через минуту звонок повторился.
– Вы Аэрофлот?
– Не совсем.
Когда случился третий звонок, он сказал:
– Все! Это судьба!
– Извините. Не понимаю, что происходит.
– А я понимаю: судьба! Я - Аэрофлот, зовут меня Самолет Иваныч.
Женщина засмеялась; смех у нее не был лишен приятности. О-о, смех индикатор человека и всех его свойств; смех не подделаешь; он либо нравится, либо нет. Этот смех Николаю Иванычу понравился.
– Итак, нас свела судьба.
– Крестинин почувствовал, что его понесло, как когда-то в ранней молодости.
– Словом, как сказал поэт: повеяло теплым ветром с неведомых островов. Нам надо немедленно встретиться. Если мы этого не сделаем, будем жалеть всю оставшуюся жизнь. Приглашаю вас в ресторан "Якорь", - первое, что пришло в голову, - но если вы назовете какое-нибудь другое место, я заранее принимаю любое ваше желание к исполнению.
– Мне нужно узнать в Аэрофлоте...
– попробовала как бы из приличия возразить женщина, но в ее голосе уже чувствовались и заинтересованность, и надежда на невинное приключение с человеком, судя по уверенности в голосе, самостоятельным.
– Я хотела узнать про самолет на Одессу.
– При встрече я вам скажу про все рейсы...
– Правда?
– обрадовалась женщина, найдя наконец-то благовидный предлог для встречи.
– Не шутите?
– Нисколько.
– Тогда ладно. Хорошо.
– Я вас буду звать Одессой? Можно?
Женщина засмеялась. У нее был по-настоящему приятный и свежий смех.
– Меня вы узнаете по газете "Воздушный транспорт" в руке, - продолжал он.
– Ведь я - Самолет Иваныч. Узнавать, как вы выглядите, не собираюсь, так как нас ведет судьба. Против судьбы не попрешь... Да будь я и негром преклонных годов, да будь в вас рост сто девяносто шесть при весе в два пуда - это несущественно, если судьба включила свои моторы. Сверим часы. Встреча в восемнадцать ноль-ноль, - уточнил он, ломая из себя военного человека.