Шерас
Шрифт:
— Пусть так. — Идал опрокинул очередной кубок. — Гаронны, может быть, здесь и не при чем. Но разве справедливо поступил отец, лишив моих братьев большей части наследства? Разве не заслужили они лучшей участи, трудясь не в пример мне? И разве я достоин тех благ, которыми наделен? Ведь выбрав путь ратного подвига, я не приложил к их приумножению ровным счетом никаких усилий! О Гномы, если б я только знал! Тогда бы, не колеблясь, я с легким сердцем отказался бы от наследства и посвятил свою жизнь служению Божественному. А теперь…
— И что же теперь?
— Теперь я не остановлюсь ни перед чем, чтобы вызволить своих братьев из темницы. Или на худой конец попробую облегчить их скорбную участь.
ДозирЭ, узнав о смерти своего отца, испытал горе, страшнее которого, казалось, невозможно представить, но нынче понял, насколько ужасны бывают гримасы судьбы. Идал был чернее тучи, с глазами красными от слез и бессонницы, и так много пил, что Арпад забеспокоился о его здоровье и втайне распорядился подавать воину самое слабое вино и незаметно разбавлять его водой. Слуга же Идала, старый ворчун Эртрут, серьезно занемог и вот уже несколько дней не вставал с ложа, бредил и был близок к звездной дороге.
За полтора года знакомства ДозирЭ хорошо изучил Идала и не сомневался в его решимости. Он знал, что эжин уже написал десятки прошений и посетил многих грономфских росторов, от которых что-либо зависело. В том числе Идал предложил Совету ристопии колоссальный выкуп в обмен на свободу братьев — всё имущество своего отца. Но, в отличие от многих стран, в Авидронии подобные сделки считались неприемлемыми, и он получил суровый отказ. А еще ДозирЭ знал, что Идал, под давлением известных обстоятельств, принял твердое решение покинуть белоплащное воинство, о чем подал онис, и с нетерпением ожидал ответа.
Отпустят ли его сразу или через полгода? Отпустят ли вообще? Этого никто не знал. Так или иначе, но завтра Идал вместе со всеми должен отправиться в далекие Оталарисы, оставив на попечение доверителя всё имущество своего рода, бросив на произвол судьбы своих горемычных братьев, чуть не ставших братоубийцами, которых уже поджидала на площади Радэя безжалостная шпата.
У ДозирЭ дела тоже обстояли не лучшим образом. Молодой человек встречался с Андэль каждый день, но после событий, происшедших на хироне акелины, что-то надломилось в их отношениях. Девушка была молчалива, задумчива и, казалось, не замечала того великолепия, которое ее теперь окружало. Грономф уже и забыл, когда она в последний раз улыбалась, когда в ее черных глазах играли задорные огоньки.
Во Дворце Любви Андэль приняли с великим почтением, как и подобает по местным правилам принимать новую люцею. Все обитательницы дворцовой акелины сбежались посмотреть на счастливицу, из-за которой поднялся такой шум и за которую хлопотал сам Инфект. Но то, что они увидели, превзошло все ожидания. Девушка казалась самим совершенством: молода, тонка, стройна, необыкновенно свежа, женственна и изящна — от нее исходило какое-то чудесное неповторимое сияние. Нежная чистая кожа, чуть обласканная солнцем, шелковистые светлые вьющиеся волосы, тонкие черные брови с изгибом, необычный разрез глаз, изумительные алые губы, потрясающей красоты шея, плечи и грудь… И ко всему прочему, ярко выраженная авидронка. Все были изумлены.
Андэль поместили в роскошных покоях с видом на бутоновую рощу и определили ей двух служанок — бывших люцей, которые наперегонки старались предугадать каждое ее желание. Из дворца выходить запрещалось, но внутри было все, что требовалось для беспечной жизни. Дворец Любви по праву считался одним из самых красивых зданий в Дворцовом Комплексе Инфекта. Он имел форму пирамиды и поднимался вверх двенадцатью широкими уступами, на которых произрастали великолепные сады. С вершины этой пирамиды по граням стекали водопады, образуя вокруг озерца и ручьи.
ДозирЭ, не мешкая, побежал к распорядителю Дворца Любви — тонкоголосому толстяку Люмбэру, к которому бесшабашные телохранители Инфекта относились снисходительно-насмешливо, но который на самом деле был одним из самых влиятельных росторов Грономфы. Ведь вот уже двадцать два года он бессменно играл роль основного поставщика удовольствий для Божественного и всего его могущественного окружения.
Люмбэр, немало наслышанный о молодом воине, отнесся к нему самым доброжелательным образом и пообещал сделать все, что в его силах. ДозирЭ внес вперед пятнадцать инфектов, оградив возлюбленную от нежелательных посягательств, и на радостях немного успокоился. Но последующие встречи с Андэль принесли ему только боль.
— Что тебя томит? — нежно спрашивал ДозирЭ. — Доверься мне, я — твой самый преданный друг.
— Я виновата в смерти Туртюфа, — отвечала Андэль, если молодому человеку удавалось вызвать ее на откровенность.
— Ты ни в чем не виновата. Он был слишком самоуверен.
— Я погубила Жуфисму. А ведь это она сделала из меня настоящую женщину.
ДозирЭ слышал, что после того поединка акелину Жуфисмы временно закрыли, а саму Жуфисму уличили в воровстве, найдя у нее больше тридцати берктолей, принадлежащих Авидронии, и приговорили к смерти. Казнокрадов обычно умерщвляли во дворце Наказаний — зловещем месте на краю Грономфы, которое, впрочем, ради развлечения ежедневно посещали тысячи горожан, благо это зрелище обходилось зевакам очень недорого. ДозирЭ хотел было сходить туда из любопытства, но быстро устыдился своего желания.
— И в этом ты не виновата. Жадная лисица воровала у Инфекта, запуталась и получила то, что и заслуживала…
— Я едва не погубила тебя!
— Да ну! — усмехался белоплащный, бравируя своею храбростью. — Меня пытались погубить многие. И что? Они все отправились в бесконечное путешествие. Правда, за исключением одного…
— Ты знаешь, иногда я жалею, что мы тогда встретились, — горько вздыхала девушка. — На дороге, помнишь? Порознь было бы легче и тебе, и мне. И все остались бы живы. О Гномы, пощадите несчастную недостойную рабу вашу!
ДозирЭ ничего не мог поделать с Андэль. Его любовные признания и сердечные клятвы вызывали у люцеи только слезы, которые потом трудно было остановить.
Пока, как он ни старался, как ни рисковал, он не смог вызволить на свободу свою нежную подругу.
На следующий день после трапезы ДозирЭ, Идала и Арпада в кратемарье «Двенадцать тхелосов» половина Грономфы собралась в торговом порту и по берегам Внутреннего озера. Закрылись кратемарьи и торговые форумы, лавки и гомоноклы, бросили работу мастеровые и ремесленники. Грономфские каналы заполнили лодки, лошади с трудом тащили перегруженные людьми общественные экипажи. Люди шли, бежали, ехали, плыли и даже летели — в воздухе высоко над городом зависло несколько десятков матри-пилог, которые принадлежали богатейшим эжинам или братствам, катающим горожан за плату. Крыши и хироны зданий, а также балконы и внешние галереи, с которых можно было видеть гавань, люди забили до отказа. На крепостной стене со стороны Старого города толпились тысячи грономфов в праздничных одеяниях. Все хотели проводить в далекое плавание Божественного и, если повезет, увидеть его, а также насладиться картиной отплытия самого величественного флота со времен Радэя Великолепного. К тому же ожидалась и раздача бесплатного вина, хлебов и мяса.