Шерас

Стародубцев Дмитрий

Зрелище и правда получилось невиданное. Сначала от военного порта, примыкающего к Дворцовому Комплексу Инфекта, отчалила «Армада Грономфы» — несколько сот военных кораблей с поднятыми красно-голубыми знаменами. На берегу музыканты заиграли «Славу Авидронии», и армада, прежде чем войти в пролив, соединяющий гавань с Анконой, сделала на веслах церемониальный полукруг.

Вслед за «Армадой Грономфы» выплыла «Священная Армада», известная горожанам по многим походам и победам. Между боевыми кораблями следовало множество морских лодок, украшенных пурпуром.

Когда же горожане увидели «Белую Армаду» и самого Божественного на одном из кораблей, берега всколыхнулись, и раздались сотни тысяч восторженных

голосов: «Эгоу, Божественный!» В торговом порту у складов Радэя началась раздача бесплатного вина и всякой снеди, заголосили трубы, раковины, флейты, а в небо устремились тысячи белых голубей, выпущенных из башен, располагающихся по обеим сторонам пролива.

Народ всё прибывал, возникла толкотня, потом давка, погибло несколько человек, и гиозы многими отрядами перекрыли, как могли, подходы к торговому порту, не допуская более горожан к Внутреннему озеру. Столпившись на площади Радэя, запоздавшие грономфы стали выказывать недовольство, тут и там возникали споры, словесные перепалки, небольшие стычки. Разгромили несколько торговых шатров и ювелирных лавок, сломали древние солнечные часы и повалили несколько статуй. Но только когда возникла угроза Дереву Жизни, появились серьезно настроенные гарнизонные отряды при полном вооружении. Толпа утихомирилась и заметно поредела.

Алеклия, находившийся на палубе своего корабля — прекрасной флурены-вискосты по имени «Саталикоза», ничего не знал о происходящем у торгового порта. А если бы узнал, изрядно бы рассердился. Но пока он оставался в неведении и, стоя в бертолетовой мужской плаве свободного покроя и тонком венце на вершине носовой церемониальной надстройки, наслаждался всем, что видел вокруг. Эти берега, заполненные ликующими грономфами, эти кружащиеся стаи голубей, эти воздушные шары в синем небе… Он старался запомнить все, каждую, даже несущественную деталь, будто в этом была жизненная необходимость. И теплая радость заливала сердце…

Над Грономфой и над Внутренним озером вдруг появилась огромная радуга, и все увидели в этом великое предзнаменование. Эгоу, Божественный! Пусть бежит твой корабль по мягким волнам, не зная усталости, до самых Оталарисов, пусть твой путь будет украшен яркими подвигами, которые навсегда останутся в наших сердцах и запомнятся на века!

На окраине торгового порта, в плотной толпе зевак, стояли два невеселых человека: один, вооруженный морской рапирой и похожий на яриадца, а другой — с лицом, покрытым старыми шрамами и изъеденным оспой, держал в руках граненую дубинку стража порядка. То были Арпад и Кирикиль, пришедшие проводить своих хозяев. На время похода слуга ДозирЭ был определен в «Двенадцать тхелосов» в помощь Арпаду, разрывающемуся на части из-за нахлынувшего большого количества посетителей и постояльцев.

— Я чувствую недоброе, — говорил Кирикиль бывшему десятнику гиозов, разглядывая корабли «Белой Армады», будто надеясь увидеть ДозирЭ. — Эта оборотливая девица из акелин опять за ним увязалась. Мало было из-за нее неприятностей в городе, так она и здесь тут как тут. Видят Великаны, добром это не кончится!

— Как ты смеешь так говорить о возлюбленной своего хозяина? — распекал его Арпад. — Не знай я, какой ты преданный слуга и верный боец, так дал бы тебе дубинкой по лбу. Когда я был городским стражником, можешь мне поверить, немало глупых голов поумнело от моих ударов, а одному инородцу я даже выбил глаз.

— Да что ты, рэм! Я люблю своего хозяина, даже больше, чем себя, и готов умереть за него. Но послушай битого яриадца: сложит наш герой свою буйную голову из-за ее черных глаз.

На этот раз Арпад не нашелся что ответить: может быть, потому, что и сам так думал?

Тем временем с кораблей поднялись тяжелые боевые корзины, увлекаемые в небо шестидольными вытянутыми, как дубинка гиоза, оболочками.

Всё это были новые воздушные шары, прозванные «морскими». По сравнению с обычными они имели множество преимуществ: были маневренны, лучше подчинялись парусам, поднимались выше и были менее уязвимы.

Публика на берегу от удивления раскрыла рты. Матри-пилоги, а их насчитывалось не меньше сотни, выстроились в воздухе в круг и замерли, лишь слегка покачивая корзинами. Корабли в заливе тоже остановились и подняли весла над водой.

Тут откуда-то из укромного места появилась пиратская вистрога и ринулась на веслах к кораблю Инфекта. Она явно готовилась к нешуточной атаке. Толпы в порту загудели, не понимая, что происходит.

Когда вистрога оказалась под воздушными шарами, из корзин вдруг полетели вниз горящие зангнии и стрелы. Пиратская галера вспыхнула в разных местах и замедлила ход, а когда огонь разошелся по палубе и надстройкам — и вовсе остановилась. Люди на палубе и гребцы, бросившие весла, попрыгали в воду. Враг был уничтожен. Народ облегченно вздохнул и возрадовался, уразумев, что это всего лишь представление.

Между военным и торговым портом, у самой воды на каменных трибунах, обращенных к Внутреннему озеру, сидело около двух тысяч знатных грономфов. Слуги разносили по рядам на огромных блюдах дымящиеся и пахнущие зузукой куски мяса и горы разнообразных плодов, предлагали охлажденное вино и горячие настои. Зрелище, которое открывалось глазам этих влиятельных горожан, было столь захватывающим, а угощения столь славными, что никто из них не сожалел о потраченном инфекте.

В это время мимо трибун левым бортом проплывала на веслах, сверкая золотом и паладиумом, флурена-вискоста Инфекта — могучий корабль длиной не меньше ста шагов, с бортами, обитыми бронзовыми листами, и с ужасным тараном спереди. Весла в два ряда, подчиняясь невидимым командам, стройно поднимались из воды, на мгновение красиво замирали, слажено заходили далеко вперед и мягко опускались в воду. На верхней палубе между широкими зубцами бойниц стояли воины Белой либеры в золотых панцирях и в золотых шлемах, красуясь многочисленными наградами. За ними на надпалубах виднелись механизмы, опутанные снастями: морские вороны, «когти гаронна» и остовы метательных установок. Между мачтами громоздились обитые железом башни, а на широкой приподнятой корме рядом с подмостками для матри-пилоги возвышался гигантский камнемет. На многочисленных реях шумели, купаясь в тугих воздушных потоках, белоснежные полотнища с изображенными на них золотыми львами. На носу, украшенном пестрыми цветочными гирляндами, в одиночестве стоял Божественный и словно парил над морской гладью.

— Алеклия великолепен, — говорил находящийся здесь партикулис Вишневой армии, обращаясь к айму того же воинства.

Этот партикулис, которого звали Нелиавтхом, некоторое время вглядывался в лица телохранителей Инфекта, стоящих на палубе, а потом спросил:

— А что твой неуловимый ДозирЭ, до сих пор носит белый плащ?

— К сожалению, — отвечал Сюркуф. — Все мои труды, рэм, которым я посвятил полтора года и из-за которых немало пострадал, пока не увенчались успехом. Опасный предатель продолжает находиться в наших рядах, и мало того — подобрался к самому Инфекту. И никто мне не верит — я в отчаянии!

— Не печалься, мой друг, всё не так уж и плохо. Тебе вернули звание айма, ты служишь в Грономфе, в Круглом Доме, а не где-то в далекой дикой стране. Еще немного — и твое плечо украсят хвостики цинитая. Чего еще желать?.. Если честно, то я тебя не понимаю. Ну хорошо, сначала ты преследовал ДозирЭ по велению Круглого Дома, как опасного лазутчика, которого сам и упустил. Но сегодня тебя никто не принуждает делать это, ты действуешь по собственной воле. Зачем тебе лишняя морока? Разве у тебя мало других забот?