Шерас
Шрифт:
Сюркуф облегченно вздохнул и опустил свиток. В этот момент он, окрыленный успехом, чувствовал себя абсолютно счастливым. В следующее мгновение он огляделся и в смущении замер. Его со всех сторон окружали молчаливые побелевшие лица и наполненные смятением глаза.
Глава 48. Солнечный дворец
Солнечный дворец — обиталище иргамовских интолов — самое большое, самое величественное здание в Масилумусе. Сверкающий золотом и паладиумом, он возвышался на плоском холме Отшельника, что у Сердитых ворот. Дворец этот был воздвигнут мудрым и рачительным правителем — отцом Тхарихиба. Строили его более тридцати лет, и на него ушло так много камня, дерева и металла, что хватило бы на несколько городов. То было
А нынешняя сияющая обитель интола, окруженная изумрудными озерами и золотистыми садами, поражала и великолепием, и размерами. Дворец задумывали и строили признанные авидронские зодчие, и поэтому в его очертаниях угадывался тот великий образец, на который они, несомненно, равнялись. Люди сведущие, глядя на него, обязательно вспоминали Дворцовый Комплекс Инфекта в Грономфе. И всё же он получился самобытным, иргамовским, повторяющим форму головного убора высшей знати — форму остроконечной шапочки, расшитой золотом.
Когда солнце вставало над Масилумусом, новый дворец ослепительно сиял над городом, будто второе светило. Восхищенные жители его и прозвали «Солнечным», а впоследствии и сам интол повелел только так именовать свое любимое творение.
Впрочем, времена мира, изобилья и бесконечных праздников, казалось, ушли безвозвратно. В Солнечном дворце с некоторых пор обосновался бездеятельный, безвольный, черствый к нуждам подданных Тхарихиб, которому в народе дали прозвище Разоритель. В стране царили нищета и разруха, стал совершенно невыносимым произвол ненасытных наместников и безжалостных откупщиков податей, к тому же вот уже третий год шла тяжелейшая война. Теперь у горожан как-то язык не поворачивался называть дворец своего правителя так же, как раньше.
Как и предсказывал прозорливый Хавруш, прекрасно знающий своего бестолкового брата, «лучезарный» Тхарихиб в день сражения под Масилумусом не придумал ничего лучшего, как задать в Солнечном дворце роскошный пир. Впрочем, из завсегдатаев дворцовых трапез явились немногие: большинство убыли в свои партикулы или вступили в созванное Хаврушем ополчение, некоторые, опасаясь поражения, а значит, и скорой осады Масилумуса, тайком оставили город, укатив в свои дальние поместья или вообще покинув страну. Пришли только самые близкие Тхарихибу сановники, составляющие его постоянную свиту, и «искренние» друзья, из которых особенно выделялся Берсекус — бывший бродячий комедиант и свистун, а ныне Второй Пророк интола.
Когда-то Берсекуса привел во дворец сам Хавруш — Первый Пророк интола, случайно услышав его на улице и восхитившись удивительной заливистой трелью. Свистун не отличался красотой и статью, был низкого роста и имел отталкивающее, какое-то бесполое, лисье лицо, однако запросто подражал голосам всех птиц и к тому же обладал изворотливым умом и чувством юмора. Он достиг совершенства в искусстве раболепия и был необычайно распущен. Без него не обходилась ни одна оргия: он мог бесконечно пить и не пьянел, являлся изощренным выдумщиком всяческих непристойных развлечений и жестоким, не знающим пощады палачом. Тхарихиб искренне привязался к нему, всегда держал при себе и не уставал придумывать ему новые должности и жаловать титулы. Когда Хавруш опомнился и задумал избавиться от Берсекуса, было поздно: жалкий уличный свистун превратился в могущественного мужа, влиявшего на все сферы государственной деятельности, в особенности на те, где можно было поживиться. Единственное, чего добился Хавруш, это уберег от его алчности средства, отпущенные на военные нужды. Армию он считал своей вотчиной, к которой никого не подпускал.
Пир начался, когда солнце уже садилось. За громадным трапезным столом, вмещавшим несколько тысяч человек, сидело не более двухсот. Тхарихиб, слегка подслеповатый, внимательно разглядывал присутствующих. Иногда он наклонялся к Берсекусу, сидевшему по правую руку от него, и что-то спрашивал то про одного, то про другого гостя. Второй Пророк во всеуслышанье, особо не заботясь о приличиях и часто пользуясь уличными выражениями, давал каждому краткую характеристику — все знали, что от мнения бывшего свистуна зависит не только твое будущее, но и сама жизнь. Однако сегодня Берсекус был благодушен и ограничивался главным образом насмешками и неприличными намеками, что воспринималось едва ли не как похвала. Только нескольких знатных иргамов он по-настоящему очернил, и злопамятный Тхарихиб поспешил запомнить их имена.
Трапезный стол ломился от редкостных яств, рекой лились изысканные вина; вышколенные слуги-рабы, словно заботливые пчелы, роились вокруг гостей. Били фонтаны, пылали факельницы, курились дорогие благовония. Музыканты, танцовщицы, силачи, акробаты, ряженые наперебой веселили и развлекали гостей. Однако многие приглашенные, конечно ничего не высказывая вслух, недоумевали: к чему такое неуместное транжирство, к чему вся эта неслыханная щедрость и роскошь в то время, когда страна оказалась на краю пропасти?! Быть может, Тхарихиб наконец окончательно повредился умом? Или он что-то знает? Может статься, уже получены сведения, что авидроны разбиты или отступили?
Взволнованные и тщательно скрывающие свои чувства сотрапезники интола ошибались: правитель еще не знал ничего определенного, был только голубь с посланием о том, что авидроны, не дожидаясь утра, первыми начали сражение.
Тхарихиб много ел и пил, заставляя других есть и пить еще больше, часто и невпопад шутил, вынуждая хмурых озабоченных гостей громко хохотать, и сам неестественно смеялся. Однако, когда слуги вынесли из залы первых двух гостей, оказавшихся наименее опытными в искусстве застолья, когда другие гости изрядно захмелели, Тхарихиб, опустошив уже немало кубков, раскрасневшийся, скинувший с себя часть одежд, в сдвинутой на затылок золоченой остроконечной шапочке, услышал случайно произнесенное имя своего брата и неожиданно для всех выплеснул наружу накопившуюся горечь.
— Это он всё затеял, братец мой ненаглядный! — кричал интол. — Это он погубил Иргаму, чтоб его сожрали гаронны! Если б не Хавруш, сейчас бы бражничали в Грономфе на пиру у Алеклии! А теперь что?! Позор и гибель! Не только моя! Вы все, бесполезные ленивые мерзавцы, сдохнете под обломками сожженного Масилумуса! О, если б отец знал, что так будет, он бы задушил этого выродка в колыбели!
Приближенные интола в страхе спрятали глаза, пригнулись. Даже Берсекус открыл от удивления рот. Тхарихиб до того разгорячился, что у него вздулись вены на лбу и на висках. Он в ярости швырнул в гостей свой серебряный жезл власти и продолжил свою гневную тираду с такой необыкновенной пылкостью, какой еще никогда не выказывал. Лишь чуть погодя он закашлялся, опомнился, устыдился своих слов и даже начал оправдываться, безжалостно кусая губы.
— Где эта лживая блудница Хидра? — спросил он чуть погодя. — Скажите ей, чтобы явилась сюда слушать Берсекуса!
Слуги убежали. Покои интольи Иргамы находились в другом конце Солнечного дворца, и добраться туда было не просто, однако ответ не заставил себя ждать. Хидра сообщала, что сын Тхарихиба и наследник всех его дел Нэтус болен, что у него лихорадка, что она находится в его покоях и не отойдет от него ни на шаг, пока юный интол не поправится.
— Ну, что ж поделаешь, — пожал плечами уже успокоившийся Тхарихиб и небрежно кивнул Берсекусу. Второй Пророк незамедлительно поднялся, наполнил до отказа грудь воздухом и громко и заливисто засвистел. Его трель была изумительна — чиста, глубока… Правитель наслаждался чарующими звуками грустной мелодии и даже прослезился.