Шереметьево
Шрифт:
– Может, все-таки отнять попробуешь? – поинтересовался я.
– Боюсь, в этом случае от моего Шереметьево может остаться лишь очень глубокая воронка, – вполне серьезно отозвался Кречетов. – Поэтому предлагаю: ты мне артефакт, а я тебе – свободу. Хотя, признаться, я не прочь отплатить тебе за все сполна, но сейчас энергия для меня важнее примитивного чувства мести.
– Обойдешься, – сказал я, плюнув профессору под ноги, при этом едва не попав на тщательно начищенный ботинок.
– Что-то похожее я предполагал, – задумчиво произнес Кречетов. – Как я понимаю, боли ты не особо боишься, пытать тебя бесполезно. Поэтому добавлю пищу для размышления.
Я невольно скрипнул зубами.
– О, вижу, я попал в точку, – рассмеялся профессор. – Ну так как, договоримся?
И снова ткнул меня в грудь своим длинным пальцем, отчего артефакт, висящий на моей шее под камуфляжем, слегка коснулся пластины, вживленной в мою грудь.
И тут меня накрыло… Так же, как тогда, в развалинах, когда я видел здания насквозь, и прекрасно, в деталях смог рассмотреть банду Скорняка, готовящуюся к атаке. Не знаю, может, касание артефакта о пластину, выточенную Букой, что-то замкнуло и столь мощно повлияло на мое сознание. А, может, просто после всех приключений в Питере и его окрестностях с моим организмом произошли какие-то неконтролируемые изменения. Не знаю… Тем не менее, накрыло меня не по-детски.
Сейчас я видел весь огромный комплекс Шереметьево.
БТРы профессора, словно кони в стойле замершие на стоянке…
Пару летунов, лениво парящих над терминалом-«рюмкой», на верхнем этаже которого находились мы с Кречетовым и его охрана…
Несколько десятков замученных рабов, суетящихся по территории аэропорта, перетаскивая какие-то ящики. Рядом с рабами расхаживали все те же летуны-надсмотрщики с кожаными плащами-крыльями и длинными пастушьими бичами в лапах…
Все это я видел отлично. Правда, было в той картине еще что-то. Черное. Похожее на облако, стремительно перемещающееся по земле из глубины аэропорта. Вот нечто сверкающее вылетело из этого облака, и два летуна грохнулись с высоты на землю, корчась от невыносимой боли…
Я видел, как при появлении неведомой опасности взмыли вверх надсмотрщики над рабами, раскручивая в воздухе свои страшные бичи… но тут видение пропало. Исчезло, словно его и не было в помине.
В следующее мгновение я увидел недоуменное лицо Кречетова и услышал собственный смех. Надо же, какое странное ощущение – будто это не я хохочу, а кто-то другой. Правда, оно быстро прошло. Видимо, просто кратковременное последствие всплеска моего нового дара.
– Не понимаю, что я сказал смешного? – раздраженно произнес профессор. – И, кстати, что сейчас с тобой произошло? У тебя были очень странные глаза. Они словно изнутри горели синим светом. Никогда такого не видел.
– Ты никогда больше ничего не увидишь, Кречетов, если немедленно не развяжешь меня, – сказал я, отсмеявшись. – Потому, что тебе осталось жить ровно две минуты, а, может, и меньше.
– Что за чушь? – нахмурился профессор.
– Вспомни свой самый большой страх, – отозвался я. – Вспомни его, а потом просто выгляни в окно.
Я успел заметить, как побледнел Кречетов. Видимо, вспомнил что-то. Потом нерешительно шагнул к окну, глянул вниз…
– Невероятно, – прошептал он. – Опять…
– И опять, и снова, – произнес я с нескрываемым злорадством. В котором, впрочем, немедленно
Куда девался самодовольный вид профессора? Передо мной стоял трясущийся от ужаса старик.
– Помогите… – пролепетал он побелевшими губами, резко перейдя на «вы». – Помогите, прошу вас… Обещаю…
Я вздохнул. Потом проворчал:
– Вряд ли я смогу что-то сделать со связанными руками.
– Да-да, конечно…
Профессор сунул руку в карман халата, вытащил скальпель и четырьмя отточенными движениями перерезал ремни, стягивающие мои запястья и щиколотки.
Ну что ж, замечательно. Теперь я мог одним движением раздавить Кречетову кадык, и разом решить все проблемы. Охрана у двери, конечно, это проблема, но любые проблемы можно решить – было бы желание и возможности.
Но двумя дециметрами выше кадыка находились глаза, переполненные животным ужасом, смотрящие на меня с мольбой. Да уж… Третий закон снайпера, который я сам для себя вывел, гласит: я вообще-то по жизни добрый, если меня не злить. И сейчас, как это ни было странно для меня самого, злости во мне точно не было. Ну не могу я, когда на меня так смотрят. Не могу – и все тут.
Я шагнул к столику, вытащил из ножен «Бритву», сосредоточился, мысленно налаживая контакт с моим ножом, после чего размахнулся и нанес длинный удар, словно вспарывал сверху донизу большую картину, растянутую от пола до потолка.
И картина поддалась.
Послышался треск, лазурные молнии побежали по разошедшимся в стороны краям разреза. Пространство, рассеченное «Бритвой», дрожало и грозило схлопнуться обратно. Но молнии, то и дело пробегающие по краям разреза, держали его, словно электрические пальцы.
– Добро пожаловать в другой мир, профессор, – мрачно произнес я. – Постарайтесь его не очень испоганить.
– Приложу все усилия, – отозвался Кречетов, быстро подходя к разрезу. Честно говоря, ничего нового я не увидел там, за его границей. Как обычно, черное небо, черная стена леса и полоса жухлой, мертвой травы. Похоже, «Бритва» способна открывать лишь проходы между Зонами разных миров, другого от нее ждать бессмысленно.
Кречетов запнулся лишь на секунду, после чего решительно шагнул вперед. Интересно, как отреагируют мутанты другого мира на появление из ниоткуда человека в белом халате? Впрочем, мне этого уже не узнать. Разрез схлопнулся за спиной профессора, и лишь легкий запах озона напомнил о том, что мгновение назад прямо посреди этого помещения висел в воздухе самый настоящий проход между мирами.
А потом я услышал треск, с которым рвется материя, повернул голову – и увидел, как из груди летуна вылезает окровавленный кончик остро отточенного клинка. Второй летун отшатнулся было в сторону, вскидывая АК – но сделал он это недостаточно быстро. Тело первого мутанта еще оседало на пол, когда в воздухе сверкнула серебристо-кровавая молния и автомат, так и не поднявшийся на нужную высоту, грохнулся на пол одновременно с головой незадачливого автоматчика.
В следующую секунду обезглавленный труп шлепнулся в лужу крови, растекшейся по белому полу – и через этот неаппетитный натюрморт перешагнул человек, одетый в черный, слегка мешковатый костюм. В руке вошедший сжимал меч, с которого медленно стекали капли крови. Человек постоял мгновение, оценивая ситуацию. Потом сделал резкое, почти невидимое движение кистью, отчего на полу обозначилась безупречная темно-красная линия, а клинок меча, сверкнув идеальной чистотой, неторопливо отправился в ножны, заткнутые за пояс.