Шерлок Холмс и дело о крысе (сборник)
Шрифт:
Из дома по-прежнему раздавался шум. Я сообразил, что дверь оранжереи, по всей видимости, выломали. Раздался полный отчаянья женский крик. Без сомнения, баронесса рыдала над трупом своей любимицы – кому-то из слуг пришлось пристрелить пантеру. Баронесса сама разожгла в животном жажду крови, и хотя изначально в жертвы пантере предназначался я, за неимением иной добычи она растерзала бы всякого, кто встал на ее пути.
Через несколько минут сквозь разбитое стекло в сад вылезли шестеро мужчин с пылающими факелами.
Преследователи обшаривали сад, выискивая нас. Несколько раз огонь подносили прямо к скрывавшему нас кустарнику, но, по счастью,
– Сюда! – закричал он. – Вот они как ушли!
Судя по всему, руководил поисками приземистый крепко сложенный злодей с хриплым голосом – один из сотоварищей назвал его в разговоре Паркером. Джосайи Бартона нигде не было видно, оставалось только гадать, насколько сильно его изувечила хищница. Возможно, одними укусами не ограничилось.
Тут я разглядел в мерцающем желтом свете факелов лицо Паркера: лоб нахмурен, немигающие глаза суровы. Он отрядил троих своих подручных искать нас на пустоши, двух других послал к фасаду здания. Что удивительно, похоже, мой план сработал. Негодяи и не подозревали, что я по-прежнему тут, в сотне ярдов от дома. Преследователи всегда исходят из того, что жертва стремится убежать как можно дальше и как можно быстрее. Однако в большинстве случаев именно это стремление и оказывается гибельным для этой самой жертвы, обрекая ее на неудачу. Я решил, что мы с Холмсом, по крайней мере пока, в безопасности.
Около трех часов я выжидал, лежа на холодной мокрой земле. Слава Богу, Холмс так и не пришел в себя. Собственно, он погрузился в глубокий сон. Не только удар по затылку, но и напряжение последних дней – а оно-то и было причиной столь странного поведения, – видимо, заставили его ускользнуть из реальности туда, где никто не побеспокоит и ни к чему не принудит.
Преследователи, явно понурые, возвратились в дом уже некоторое время назад. След им взять не удалось. Я напряг слух, пытаясь уловить обрывки их разговора. Из него вытекало, что, по их представлениям, мы были уже далеко. Разбитое стекло заменили фанерой, огни в доме погасли. А потом, когда я уже было решил, что обитатели Кресент-лодж отошли ко сну, мне довелось стать свидетелем совершенно невообразимой церемонии.
Дело шло к полуночи. Луна стояла высоко, заливая дом неярким белесым светом. И тут в сад вышла группа мужчин. У некоторых в руках были факелы – горящие палки, которые отбрасывали длинные резкие тени, пустившиеся в причудливую пляску по стенам дома. Возглавлял процессию доктор Саймон Карсуэл – узнать его оказалось несложно. Я замер, невольно стиснув кулаки. Все обстояло именно так, как мы с Элис и подозревали. Карсуэл не только был замешан в этом темном деле – напрямую или косвенно он стал виновником гибели моего старого друга Стэмфорда. Врач, нарушивший клятву, – нет на свете ничего омерзительнее. Совершивший такое недостоин называться человеком. Карсуэл оказался выродком! Я проклинал его мысленно, сожалея, что пока должен этим ограничиться, – иначе нас бы немедленно отыскали и схватили вновь. Но в тот самый момент я дал обет, что не успокоюсь, пока Карсуэл не предстанет перед судом и не заплатит за свое клятвопреступление по всей строгости закона.
Четверо мужчин вынесли на сооруженных наспех носилках тело пантеры. Страшные когтистые лапы безжизненно свешивались вниз, мертвые черты зверя казались невинными, почти кукольными. Несколько поотстав, по влажной лужайке нетвердым шагом ступала баронесса – лицо напряжено, залито слезами, но совершенно неподвижно в свете луны.
Паркер и двое его подручных взялись за рытье могилы. Пока они трудились, все стояли в молчании. Наконец тело хищницы опустили в неглубокую яму. Баронесса упала рядом на колени, прошептала по-венгерски несколько слов – они отчетливо прозвучали в тихом ночном воздухе. Ее стройное тело содрогалось от рыданий, хотя она и пыталась их подавить. Через некоторое время она затихла, а потом при поддержке Карсуэла поднялась с колен и дала знак закапывать могилу.
Яму стали закидывать землей, а баронесса, жестом отодвинув Карсуэла, воздела руки к небесам – крепко сжатые темные кулаки обрисовались на фоне темной синевы. Она что-то выкрикнула на родном языке. Я не понял ее слов, но то явно была клятва отмщения, а не вопль скорби. В голосе ее звучали ярость и неистовство, и когда он прозвенел в полночной тиши, волосы у меня на голове встали дыбом. Я понимал: теперь мне лучше умереть самой страшной смертью, чем вновь попасть в когти к этой даме.
А потом траурная процессия, в том числе и баронесса, вернулась в дом. Примерно через полчаса он погрузился в непроглядную тьму. Пора двигаться, сказал я себе, и лучше бы в этом преуспеть. Второго шанса нам никто не даст. Холмс все еще пребывал в забытьи. Время от времени он негромко всхрапывал, но слышно это было лишь вблизи. Настало время действовать. После всех событий этого вечера я уже понял, что риск оправдывает себя. Я оставил Холмса лежать под рододендроном и отправился искать конюшню.
Пригибаясь к земле, я перебежал через лужайку и обошел дом с задней стороны. Луна по-прежнему сияла в безоблачном небе, что было мне на руку – как, впрочем, и любому, кто мог следить за мной изнутри. Поняв это, я постарался по возможности держаться в тени. Наконец я оказался у шестифутовой стены, в центре которой находилась деревянная решетчатая дверь. Сквозь ромбовидные отверстия я разглядел двор. Там стоял экипаж, в котором накануне вечером Холмс привез меня в Кресент-лодж. Он был распряжен, однако я сообразил, что стойло должно находиться неподалеку. Удача, похоже, продолжала мне сопутствовать: вот и средство для побега. Однако я понимал: где конюшня, там и конюхи. Я не мог знать, приказали ли кому-то из них сторожить лошадей ночью, но одна эта мысль удвоила мою бдительность.
При первом же прикосновении дверь, к моей радости, распахнулась. Прикрыв ее за собой, я крадучись пересек двор и осмотрел с расстояния окружавшие его постройки. Ни одна из них не походила на конюшню. Я подобрался поближе, вслушался. Воздух был неподвижен, ни звука. А потом где-то вдалеке, в деревне, пробили часы: два удара. Я не двигался, пока тоскливый звук окончательно не умолк. Стоя в тени, я бросил взгляд на самую дальнюю постройку и вроде как разглядел там проблеск света. Здание было приземистое, с низко нависшей крышей и одиноким грязным окном.
Скорчившись, я подобрался к этому окну и, приподняв голову чуть выше уровня подоконника, заглянул сквозь перепачканное стекло внутрь. Действительно, в комнате горел свет. С крюка на стене свисала масляная лампа, отбрасывая круг тусклого света. Я будто бы смотрел сквозь желтоватый туман. Под лампой сидел на табуретке какой-то тип. Он курил глиняную трубку, свисавшую изо рта, и лениво читал газету. У ног его валялись четыре пустые бутылки из-под эля. За спиной у него, во мраке, переминались с ноги на ногу и пофыркивали две лошади, каждая в своем стойле.