Шестая река
Шрифт:
Лодка. Ее могли утопить, продырявить, продать, подарить – как угодно изничтожить за эти восемь лет. Могли просто унести весла или забрать ключи. Тогда придется поднимать покойницу на руки, нести в воду, плыть с ней самому как можно дальше, а на глубине отпустить. Но это риск колоссальный, потому что пловец он весьма посредственный, вода ледяная, река здесь очень широкая, течения ее он не знает – как бы и самому за компанию не оказаться именно в том замечательном омуте, где за минувшие годы снова скопился, наверное, не один утопленник. Но Арс откуда-то знал, что лодка, пусть уже не ярко-синяя «почти-яхта», а блеклая и обшарпанная ржавая посудина, ждет на своем месте – и крепкие весла хранит под брюхом, как кошка котят, а заветный камушек выдаст почти золотой ключик… Потому что не не зря ему восемь лет назад все это походя рассказали и показали – значит, просто оказался он тогда в нужном месте в нужное время.
Все было так. Ключик, правда, стал уже настолько ржавым, что на первых порах с замком не поладил, – но тут уж Арс трусцой добежал до «фольксвагена», шустро принес пузырек с маслицем… Оставалось самое неприятное – но зато он выскочил на финишную прямую.
Последовавшие четверть часа он специально вспоминал пунктиром, чтоб не возродить ненароком в сердце тот неотступный сырой мрак, в котором приходилось дышать и действовать.
Арс закатывал мертвую проститутку и ее жалкую сумочку в полиэтилен прямо около машины, на траве, чтобы не давиться наедине с неподатливым с трупом в узком пространстве заднего сиденья… Лодка сразу пошла легко, а руки внезапно вспомнили какой-то очень давний день из бездны лет, когда, катая по Ораниенбаумскому озеру курчавую одноклассницу, он единственный раз взял в руки весла… На середине реки, неожиданно быстрой, выталкивая длинный гладкий куль за борт, он потерял равновесие, и лодка резко и опасно накренилась, сделав большой глоток воды… Спотыкаясь о поперечные сиденья, он плашмя бросился на противоположную сторону, и судно чудом выправилось… Фонарик соскочил со лба, но, к счастью, не в воду, а просто повис на груди… Закончив дело, он понял, что лодку прилично снесло вниз, и непонятно, осталась она еще в зоне притяжения омута, или нет… В любом случае, нужно было возвращаться, а значит, грести против упорного течения, что оказалось трудом просто титаническим… Добравшись до нужного места, он втаскивал лодку, привязывал ее на цепь и прятал весла уже в полуобмороке… В ушах стучало, перед глазами крутились алые всполохи… Вернувшись к машине, он обнаружил, что оставил ключи в замке зажигания, а дверцу и вовсе не закрыл, отчего приборная доска все это время издавала отвратительный ритмичный писк, который мог привлечь кого угодно… Но это было уже безразлично, как и все остальное на свете… Выключив фонарик, он понял, что тьма уже не беспросветна, за близкими деревьями медленно встает жемчужно-серое зарево… Он знал, что нужно немедленно уезжать, пока на берегу не появился какой-нибудь первый рьяный рыбак, но еще долго – может быть, около получаса! – не мог заставить себя просто пошевелиться… А до Петербурга оставалось почти четыреста километров медленной – в таком-то состоянии! – езды… И остановиться где-нибудь передохнуть было страшно – машину мог заметить и запомнить кто угодно… Он побоялся даже остановиться на трассе и купить хотя бы хлеба с колбасой и воды… Так и добрался до дома – себя не помня от потрясений и усталости… К этому моменту даже голод отступил – хотелось только пить… Судорожно глотал минералку у кровати, потом в голову стукнуло: шмотки! Если вдруг на него все-таки выйдут, то обследуют всю одежду и найдут какие-нибудь микроскопические следы преступления… Поэтому взял мусорный мешок и все, что было надето, до последней нитки, запихнул туда, сверху сунул кроссовки, затянул узел… Завтра… нет, уже сегодня, когда опять настанет ночь, увезти подальше, сунуть в чужую мусорку на другом конце города и поджечь ее. А машину – на мойку и химчистку салона сразу же после пробуждения… Последним усилием он доковылял до ванны, едва перевалил через борт, как через горный хребет, пустил теплую воду и немедленно в ней заснул… Проснулся только когда начало захлестывать лицо, – выбрался, отплевываясь, выдернул пробку и мокрым пошлепал в постель…
Все. Больше он ничего не помнил. То есть, помнил все.
С новым протяжным завыванием преступник завернулся в одеяло и скрючился на середине двуспальной кровати, хорошо понимая, что заснуть вторично с такими мыслями не сможет, но и не имея сил подняться и что-то предпринять. Хотя что тут можно было предпринять – только то, что решил еще ночью, а с этим можно было и подождать – не вычислили же его прямо по горячим следам! А если вычислили?! И уже едут сюда?! Вот сейчас раздастся длинный звонок в дверь, и, когда он, парализованный ужасом, не откроет, дверь вышибут несколькими страшными ударами, и в квартиру ворвутся люди в касках и с автоматами… Арс выпростал руку из-под одеяла, нащупал подушку и навалил ее себе на голову. «Во что я впутался?! Сколько времени должно пройти, чтобы я перестал мучиться?! Господи, зачем я это сделал?! Почему?!» – была минута, когда Арс готов был по-настоящему, со слезами и причитаниями, разрыдаться. Он забился и вырвался из своего одеялово-подушкового плена, перекатился на спину, уставился в потолок, по которому лениво прыгали толстые солнечные кролики, когда кто-то в пятиэтажной, вечно обращенной к солнцу пристройке открывал окно.
Конечно, он знал, почему: специфическая профессия за годы научила его многому, да и сама жизнь не раз и не два наглядно показывала, как легко умеет переворачиваться, обрываться, свиваться в петлю… В сущности, что произошло? Ночью, в условиях штормовой погоды он сбил на дороге человека, честно повез его в больницу, но по дороге человек умер. Это трагедия, и за нее кто-то должен нести наказание. Тот, кто виноват. Машина – источник повышенной опасности, значит, виноват водитель. Но в какой степени? В такой ли, что вся оставшаяся жизнь должна быть навеки разрушена? Должны ли учитываться не только обстоятельства, но и личности? Законы гуманизма требуют считать, что жизнь всех людей одинаково бесценна, но так ли это по обычному, земному счету? Можно ли ставить на одну доску конченное отрепье женского пола – и порядочного мужчину, пусть не везунчика, но вполне пристойного гражданина? Что такое жизнь этой падшей бабы? Кто о ней вспомнит добром, кто пожалеет? На юге идет война, ежедневно гибнут сотни хороших русских людей с обеих сторон – и даже их особенно никто не считает… «Потери в живой силе противника составили около ста человек». Около! Их могло быть девяносто, а могло – сто десять! И каждого именно хотели убить. Хотели – и убили. А он, Арс, не хотел никого убивать! Но почему те, на войне, никогда не заплатят за это, если не прилетит шальной осколок или пуля, а он, жертва рокового стечения обстоятельств, тихий, спокойный человек, – должен расплатиться жизнью?! Ведь как ему следовало поступить, если б он решил оставаться в рамках закона? Поехать в ближайший отдел полиции города Пскова и заявить на себя. Но мог ли он ожидать, что и те, во власть к кому он немедленно попа бы, поступят с ним по закону?
Конец ознакомительного фрагмента.