Шестая жена короля Генриха VIII

Мюльбах Ф.

Свирепым движением король швырнул бант на землю и с угрозой замахнулся на Генри Говарда.

– Не смейте касаться этого банта, – загремел Генрих, – прежде чем вы не оправдаетесь во взведенном на вас обвинении!…

Граф Сэррей твердо и смело взглянул в его глаза и спросил:

– Так, значит, меня обвиняют? В таком случае я требую прежде всего очной ставки со своими обвинителями и хочу знать, какого рода вину приписывают мне!

– А, изменник, ты осмеливаешься противоречить своему государю! – закричал король, бешено топая ногой. – Хорошо же, я буду

твоим обвинителем и вместе с тем судьей.

– И конечно, ваше величество, вы будете справедливым судьею, – сказала Екатерина, наклоняясь с умоляющим видом к королю и взяв его за руку. – Ведь вы не осудите благородного графа Сэррея, не выслушав его оправданий; а если он окажется невиновным, то вы наверно накажете его обвинителей.

Однако это заступничество королевы вывело Генриха VIII из себя. Он отшвырнул ее руку и взглянул на нее такими разгоревшимися, гневными глазами, что она невольно затрепетала.

– Ты сама – изменница! – злобно воскликнул он. – Не толкуйте о невинности, когда вы сами виновны, и, прежде чем вы осмелитесь защищать графа, защитите самое себя.

Екатерина поднялась с места и взглянула пылающими глазами на разгневанное лицо супруга.

– Ваше величество! – торжественно произнесла она. – Вы публично пред всем своим двором обвиняете в преступлении меня, вашу супругу. Я требую теперь, чтобы вы сказали, в чем заключается моя вина!

Она была дивно прекрасна со своей смелой, гордой осанкой, в своем внушительном, величественном спокойствии.

Решительная минута наступила, и королева сознавала, что ее жизнь и будущность висят на волоске, что им необходимо одержать победу над смертью.

Она взглянула в сторону, где стоял Томас Сеймур; их взоры встретились. Молодая женщина видела, как он положил руку на меч, и приветствовала его издали улыбкой.

«Он защитит меня и, прежде чем меня повлекут в Тауэр, своей рукой пронзит мне грудь мечом», – подумала Екатерина, и радостная, торжествующая уверенность наполнила ее сердце.

Королева не видела ничего, кроме человека, поклявшегося умереть с нею вместе, когда наступит решительный момент. Она улыбаясь смотрела на этот меч, уже наполовину извлеченный Сеймуром из ножен, и приветствовала его, как дорогого, давно желанного друга.

Она не заметила, что Генри Говард также положил свою руку на меч, что и он был готов на ее защиту, твердо решившись умертвить короля, прежде чем тот успеет произнести смертный приговор королеве.

Но леди Джейн Дуглас видела это. Она умела читать в душе графа; она чувствовала, что он готов идти на смерть за свою возлюбленную, и это наполнило ее сердце горем и вместе с тем восхищением. Она также твердо решилась повиноваться только своему сердцу и своей любви и, позабыв все, кроме этого, поспешно выступила вперед и заняла место возле Генри Говарда.

– Опомнитесь, граф Сэррей, – тихонько шепнула она ему.– Уберите руку с меча! Королева приказывает вам это моими устами!

Генри Говард посмотрел на нее с удивлением и явно недоумевая; однако он выпустил из пальцев рукоятку меча и вопросительно взглянул на королеву.

Та повторила свое требование; она настаивала на том, чтобы король, в безмолвной ярости опустившийся опять на свое кресло, назвал ей взведенное на нее преступление.

– Хорошо, миледи, вы требуете этого и вы узнаете, – воскликнул Генрих VIII. – Вы хотите слышать, в чем обвиняют вас? Так ответьте мне, миледи! Вас обвиняют в том, что вы не всегда остаетесь в ночную пору в своей опочивальне. Утверждают, будто вы иногда покидаете ее на целые часы и что ни одна из ваших служанок не сопровождает вас, когда вы крадетесь по коридорам и потайным лестницам к уединенной башне, где вас поджидает ваш любовник, который в то же время проскальзывает в башню через калитку с улицы.

– Он знает все! – прошептал Генри Говард и снова схватился за меч и хотел приблизиться к королеве. Но леди Джейн удержала его.

– Подождите развязки, – промолвила она. – Умереть всегда успеете!

«Он знает все! – подумала в свою очередь королева и почувствовала в ту минуту в себе достаточно упрямого мужества, чтобы отважиться на все, только бы не выказать себя изменницей в глазах любимого человека. – Он не должен думать, что я изменила ему, – сказала она про себя. – Я открою всю правду, признаюсь во всем, чтобы он знал, почему и куда я уходила».

– Отвечайте же теперь, миледи. Отвечайте, Екатерина, – загремел король, – и скажите мне, можно ли обвинять вас. Правда ли, что неделю тому назад, около полуночи, с понедельника на вторник, вы покинули свою опочивальню и пошли тайком в уединенную башню? Правда ли, что там вас встретил человек, которому вы принадлежите?

Королева посмотрела на своего супруга с гневной гордостью и воскликнула:

– Генрих, Генрих, горе вам, что вы осмеливаетесь таким образом позорить собственную супругу!

– Отвечайте мне! Вас не было в ту ночь в вашей опочивальне?

– Нет, – ответила Екатерина с горделивым спокойствием, – меня там не было!

Король откинулся на спинку своего кресла, и настоящее рычание бешенства вырвалось из его груди. Оно заставило женщин побледнеть, и даже мужчинам стало не по себе.

Лишь Екатерина нисколько не смутилась; одна она не слышала ничего, кроме крика ужаса, который издал Томас Сеймур, и не видела ничего, кроме гневных и укоряющих взглядов, которые он кидал на нее. Она ответила на них приветливой и успокоительной улыбкой и. прижала обе руки к сердцу, глядя на него и подумав:

«По крайней мере я оправдаюсь пред ним!»

Королю между тем снова удалось преодолеть первый приступ исступления. Он опять выпрямился, и его лицо выражало теперь страшную, грозную холодность.

– Теперь вы сознаетесь, – спросил он, – что не были в ту ночь у себя в спальне?

– Я уже сказала вам, – нетерпеливо ответила Екатерина.

Король так закусил губы, что на них проступила кровь.

– И при вас был мужчина? – допытывался он. – Мужчина, которому вы назначили в тот час свидание и который вышел вам навстречу из уединенной башни?